МИССИОНЕР
Шрифт:
Вот такая-то старая барда и была у Антона в вёдрах.
– Я со старой ямы зачерпнул, самой гущи… Так ты за вёдрами пригляди, покуда я в бродильное сбегаю… Ты ж тут ещё будешь?
Аполлону ничего не оставалось, как согласиться.
Пока Антон удалялся в направлении заводского корпуса, Аполлон раскидывал мозгами и прикидывал в уме. Если он будет ждать, пока Антон заберёт свои вёдра, то рискует опоздать с подменой содержимого канистры до появления Колобка. Придётся действовать прямо сейчас, не теряя ни минуты. Пока этот алкаш будет искать
Как только Антон скрылся из виду, Аполлон приступил к делу. Быстренько достал из цистерны полную канистру, слил спирт в принесенное с собой ведро, ещё толком не зная, что будет делать с ним дальше. Ему было даже как-то удивительно – ни с того, ни с сего, целых полведра чистейшего 96-градусного спирта налицо. Вот Колобок! Вот голова! Не голова, а, как говорится, Дом советов!
Аполлон поставил ведро со спиртом рядом с вёдрами Антона, быстренько сбегал с канистрой к колонке, наполнил её водой. И уже приладив её в цистерне и вынырнув из люка, с ужасом увидел, как размашистой – в стороны – походкой к машине приближается Антон.
Кубарем скатившись с цистерны на противоположную – туда, где стояли вёдра – сторону, схватил ведро со спиртом и в мгновение ока опустошил его в антоновы вёдра с бардой. И уже с пустым ведром, как ни в чём ни бывало, беззаботно насвистывая, вышел из-за машины, направляясь к колонке.
Антон, увидев его, крикнул на ходу с досадой в голосе:
– Ни хрена никого нету, всё закрыто… Слушай, Американец, может, у тебя, случаем, выпить есть?
– Да нет, Антон, откуда? – вопросом на вопрос ответил Аполлон, уже наполняя ведро водой. – Ты же знаешь – я не пью.
– Ну, может, тогда закурить хоть есть?
– Ты что, забыл, я ж не курю.
– Тебя надо на божницу вместо иконы посадить… – не пью, не курю, баб не ебу… – передразнил Антон, презрительно сплёвывая.
Аполлон, довольный только что удачно, а главное, вовремя, проведенной операцией даже не обиделся.
– Чёрт, где ж выпить взять? – размышлял уже сам с собой Антон, поднимая коромысло с вёдрами на плечо.
– Ну уж не знаю. Это твои проблемы, – сказал Аполлон сочувственно, продолжая радоваться в душе тому, как ловко вышел из положения.
– Да мои… – проворчал Антон и зателепался к проходной, расплёскивая бардяно-спиртовую смесь из болтающихся на коромысле вёдер.
Когда Аполлон с ведром воды уже пересёк дорогу и подходил к своей кадепе, навстречу ему из-за угла выскочил возбуждённый Антон с коромыслом и пустыми бардяными вёдрами в руке. Он не шёл, а, скорее, бежал в сторону проходной. В свете фонаря, висевшего на столбе, Аполлону бросился в глаза его радостно-озабоченный вид.
– Что, решил ещё барды принести? – спросил его весело Аполлон.
– Угу, – буркнул на бегу Антон, уже пересекая дорогу.
Посреди ночи Аполлон проснулся по нужде. Натянул брюки, взял фонарик и вышел на улицу.
Свернув за сараи и направившись к уборной, он вдруг услышал позади себя топот ног. Прижался к сараям,
На дорожке между домами, с той стороны, откуда только что вышел Аполлон, появился Антон с тяжёлыми вёдрами на коромысле на плече, и, пошатываясь, пронёсся мимо сараев, в сторону расположенных за ними погребов.
– Что это он? – недоумённо пожал плечами Аполлон. – Опять, что ли, белая горячка?
Позабыв о своей нужде, Аполлон, крадучись, поспешил за Антоном.
Подойдя к большому, длинному, крытому землёй, сооружению – погребу, рассчитанному на несколько семей, Антон снял вёдра с коромысла и скрылся с ними в общей входной двери погреба.
Аполлон подкрался к двери, прислушался. Из двери послышались звуки выливаемой из вёдер жидкости. Затем послышались приближающиеся шаги.
Аполлон спрятался за открытой дверью погреба.
Антон вышел из погреба, довольно хихикнул, подобрал лежавшее на земле коромысло и поспешил в обратный путь.
Когда он скрылся из виду, Аполлон вышел из укрытия, включил фонарик и вошёл в погреб.
В общем "предбаннике" в длинной бетонной стене было пять раскрытых настежь дверей. Аполлон вошёл в одну из них, подсвечивая фонариком.
На полках стояли стеклянные банки с разносолами. На полу, в отгороженном досками закроме – картошка. Рядом с закромом стояли три деревянные бочки. Аполлон принюхался, подошёл к бочкам. Посветил в одну из них. Бочка до краёв была наполнена бардой. В двух остальных тоже была барда. Аполлон направился в другой погреб…
Выйдя из общей двери наружу, Аполлон остановился в раздумье, словно рыцарь на распутье. Губы его непроизвольно шевелились:
– Точно, белая горячка. На этот раз – приступ небывалого трудолюбия. Это ж надо, бедняга работает всю ночь – натаскал почти полтора десятка бочек барды… Они ж бардой провоняются… Как же потом люди будут в них огурцы с капустой солить?..
Аполлон в задумчивости возвратился к туалету. Пока он, наконец, делал то, для чего, собственно, и проснулся, соображал, как же поступить. "Что же делать? Сбегать за Бобрихой? А может, не надо? Вроде, не буянит… Может быть, пройдёт и так… А то спугнёшь, может, хуже будет… Ещё опять кого-нибудь коромыслом по голове… Лучше не надо".
Снаружи послышался топот ног.
"Бедолага, ещё принёс".
А рано утром на центральной площади посёлка разыгралась настоящая трагикомедия. В самые оживлённые утренние часы, когда пастухи – пастухами по очереди были все обладатели крупного рогатого скота, – собирая поселковое стадо, прогоняли его через площадь, а остальное население таскало барду, на площадь выскочила здоровенная чёрно-белая корова Антона и, кидаясь с рёвом во все стороны, стала всё крушить на своём непредсказуемом пути. Бросались врассыпную бардоносы, спасаясь от её рогов и копыт кто куда, летели с грохотом пустые и катились, изливая барду, бывшие полные вёдра, трещали окрестные заборы, металась по площади с рёвом и мычанием крупная рогатая скотина.