Миссионер
Шрифт:
— Пусть попьет святой водички от молебна.
Захар жадно сделал несколько глотков, затих. Андрей помог ему встать и приложиться к иконе. Когда губы Захара коснулись стекла, он резко отпрянул, закрыв рот рукой, и со страхом глядел на икону:
— Как током ударило! Я уж думал, что стекло треснуло. О, Господи, ну и шарахнуло меня...
— Если бы чуть раньше приехали, то успели б на молебен. Он только вот кончился, — услышали он за спинами голос сердобольной женщины. — Ты, сынок, сам приехал, молодец! А я мужа
Отец Иоанн отобрал паспорт у Захара и поручил его труднику, убиравшему со столов посуду. Тот проводил их в небольшую двухэтажную гостиницу, прочитав молитву, впустил в комнату с десятком кроватей. Захар снял туфли, лег на кровать и сразу заснул. Андрей с парнем вышли из гостиницы и присели на скамейку. На вид ему было лет тридцать, белокурый, с редкой бородкой. Глаз своих он не поднимал. Постоянно перебирал длинные шерстяные четки. Старенькие черные джинсы и серая ковбойка потерты и мяты, что хозяина совершенно не волновало. Голос негромкий, мягкий, высокий. Речь неторопливая.
— Ты за него не волнуйся. Здесь болящих сейчас человек двадцать. Тут иногда привозят таких, что жутко смотреть. А через день-два смотришь — уже другой человек. Он верующий?
— Вроде, да.
— Тогда проще. Но, знаешь, даже неверующих пронимает. Многие здесь даже крестятся сначала, а уж потом лечатся. Ты видел, сколько перстней, колец и цепочек золотых под стеклом киота висит?
— Да, припоминаю...
— Это исцеленные в благодарность оставляют.
— А ты здесь по какому делу?
— От курева избавляюсь. Вот уже три дня не курю — и никакой тяги. Решил пожить здесь еще неделю, чтобы уж навсегда от этой страсти разрешиться. Здесь хорошо, брат. Так благодатно, что и слов нет! Так же хорошо мне было только на Афоне.
— А ты и там уже побывал?
— Да вот сподобился... Продал мотоцикл — и спаломничал.
— А мотоцикл не жалко?
— Нет! Афон, брат мой, того стоит. Я две недели в нашем Пантелеимоновом монастыре прожил, и если бы можно было, то остался б навсегда.
— А что остановило?
— Мир не отпускает. Я его пока не научился ненавидеть.
— А, может, тогда и не стоит?
— Да нет, стоит. С ним все понятно. Тухлый он... Это во мне страсти никак не утихнут. Вот поживу в церкви подольше и все равно уйду на Афон. Пешком. С котомкой сухарей и с Библией. Дух Святой меня туда зовет. И любимый святой, преподобный Силуан. — Он встал. — Прости, брат, надо идти в трапезную. А за своего друга не волнуйся. Присмотрю за ним.
«Снова Афон. Снова преподобный Силуан.» Андрей оставил труднику свой телефон и немного денег для Захара на обратную дорогу. Поблагодарил за заботу.
Перед отъездом Андрей зашел в Покровский храм попрощаться с чудотворным образом. И снова его обдало тихим светлым сиянием, исходящим от иконы «Неупиваемая Чаша». И уже растаяло удивление от многочисленных исцелений: такая сильная благодать исцелит кого угодно — только распахни этому душу, не ставь препятствий из своей гордыни. Вот оно — бери, сколько сможешь!.. Приложился Андрей и к другим иконам, сияющим с древних стен и колонн храма. Приложился он к золоченым ковчегам с множеством святых мощей.
А на выходе из храма на мощной колонне Андрей увидел вдруг знакомый образ на золотом фоне, афонского письма, с греческими буквами вокруг горящего в молитве лика... Да! Это он! Преподобный старец Силуан Афонский, на которого из верхнего угла иконы из Своих Небесных царственных высот смиренно взирает Сам Иисус Христос!
В электричке Андрей порылся в своей объемистой сумке и среди смет, договоров, графиков, писем, справочников нашел книгу в золотистой обложке (хорошо, что не выложил!) — «Преподобный Силуан Афонский». Он посмотрел оглавление, нашел писания старца Силуана, открыл — и перестал что-либо слышать...
«Господь милостив, знает это душа моя, но описать невозможно. Он зело кроток и смирен, и когда душа увидит Его, то вся изменяется в любовь к Богу и ближнему, и сама делается кроткою и смиренною, но если потеряет человек благодать, то будет плакать, как Адам по изгнании из рая. Он рыдал, и стоны его слышала вся пустыня; слезы его были горьки от скорби, и много лет проливал он их.
Так душа, познавшая благодать Божию, когда теряет ее, скучает о Боге и говорит: скучает душа моя о Боге, и слезно ищу Его...
Я по себе сужу: если меня Господь так возлюбил, то, значит, всех грешных Он любит так же, как и меня. О, любовь Господня; нет сил ее описать, ибо она безмерно великая и чудная…
Душа долго живет на земле и любит земную красоту; любит она и небо и солнце, любит прекрасные сады, и море, и реки, леса и луга; любит душа и музыку, и все это земное услаждает душу. Но когда познает она Господа нашего Иисуса Христа, тогда не хочет уже видеть земное…
Великое чудо: душа вдруг познает своего Создателя и Его любовь.
Когда душа увидит Господа, как Он кроток и смирен, тогда она и сама смиряется до конца и ничего так не желает, как смирения Христова; и сколько бы ни жила душа на земле, она все будет желать и искать это непостижимое смирение, которое невозможно забыть.
Господи! Так много Ты любишь человека!..
Но кто не будет любить врагов, тот не может познать Господа и сладость Духа Святого.
Дух Святой учит любить врагов так, что будет жалеть их душа, как родных детей.