Миссия выполнима
Шрифт:
Уолберг замолчал; его жалобы уступили место чувству собственного достоинства.
– Произошла ошибка, мистер Лайм. Мои дети не…
– Мистер Уолберг, у меня нет времени, чтобы изображать для вас Стену Плача.
Уолберг выглядел шокированным.
– Мне говорили, что вы холодный человек, но люди считают вас честным и справедливым. Однако я вижу, что это не так.
Лайм покачал головой:
– Я всего лишь рядовой чиновник, работающий на других чиновников, мистер Уолберг. Вас послали ко мне только для того, чтобы от вас избавиться. Я ничего не могу сделать для вас. Моя работа заключается главным образом в том, чтобы составлять отчеты на основании отчетов, предоставленных другими людьми. Я не полицейский, не прокурор и не судья.
– Но вы тот человек, который арестовал моих детей, верно?
– Я ответствен за их арест, если вы это хотите услышать.
– Тогда объясните мне почему.
– Почему я решил задержать ваших детей?
– Да. Почему вы подумали, что они в чем-то виновны? Потому что они убегали от вас? Знаете, у моих детей бывали неприятности с полицией, они вообще боятся полицейских – так бывает с молодыми людьми. Но если кто-то убегает от человека в форме и с оружием, разве это доказывает…
– Мистер Уолберг, вы начинаете вдаваться в подробности, а я не уполномочен беседовать с вами о деле государственной важности. Вам следует обратиться к генеральному прокурору, хотя я сомневаюсь, что он вам скажет больше меня. Мне очень жаль.
– Достаточно ли вы стары, мистер Лайм, чтобы помнить времена, когда люди еще отличали добро от зла?
– Боюсь, я очень занят, мистер Уолберг.
«Простите, номера, который вы набрали, не существует…» Лайм подошел к двери и распахнул ее настежь. Уолберг встал:
– Я буду бороться за них.
– Да. Так вам и следует поступить.
– Неужели морали больше не существует, мистер Лайм?
– Но мы же все еще едим мясо.
– Я вас не понимаю.
– Мне очень жаль, мистер Уолберг.
Когда Уолберг ушел, Лайм принялся за работу. Еще полчаса он периодически возвращался мыслями к Уолбергу и его непостижимой наивности: его близняшки из кожи вон лезли, чтобы привлечь к себе внимание, они ведь не превратились в преступников за одну ночь, но их старания замечали все, кто угодно, кроме него. «Мои дети не могли так поступить».
Сыну Лайма в этом месяце исполнилось восемь, он был Водолей, и Лайм питал смутную надежду, что Биллу удастся достигнуть зрелости в полном здравии и без убежденности в том, что необходимо взрывать дома и людей. Еще два года назад Лайм предавался фантазиям на тему, что он будет делать вместе с сыном, когда тот вырастет; тогда это еще имело смысл, но теперь мальчик жил в Денвере с Анной и ее новым мужем, и отцовские права Лайма были сильно ограничены не только судом, но и расстоянием от Денвера до Вашингтона.
В последний раз он был у них накануне Рождества. В самолете он дремал, прислонившись головой к окну, а в аэропорту его встретили все трое – Билл, Анна и болван Данди, который не нашел ничего лучшего, как притащиться вместе с ними; дружелюбный здоровяк с Запада, который зарабатывал деньги на горючем сланце, без конца повторял одни и те же шутки и, похоже, решил не спускать глаз с Анны, пока она будет со своим бывшим мужем. Нелепый уик-энд, Анна, без конца оправляющая юбку и избегающая смотреть в глаза обоим, Данди, помпезно проявляющий отеческую заботу о Билле и называющий его «коротышкой», их бросаемые исподтишка взгляды – понимает ли он все, как надо: что «теперь у мальчика есть настоящий дом», что «сейчас, с полноценным отцом, ему гораздо лучше, Дэвид».
Билл, окруженный десятью тысячами акров травы и табуном мустангов, остался довольно безучастным к тем игрушкам, которые Лайм купил для него в последнюю минуту по пути в аэропорт. В прошлый раз, когда он навестил Билла в кемпинге, у них возникло что-то похожее на взаимопонимание, но теперь, в мороз и снег, он мог пойти с мальчиком только на каток или на диснеевский мультфильм в Ист-Колфакс.
В воскресенье вечером в аэропорту он прижался щекой к сыну и вскинул голову так резко, что оцарапал усами Билла; мальчик вырвался из рук, и в глазах Анны появился холодный упрек. Она тоже подставила щеку для ритуального поцелуя, а Данди стоял рядом и глазел, от нее пахло кольдкремом и шампунем. Анна прошептала ему на ухо: «Будь умницей, Дэвид, будь умницей».
Он был нежелательной помехой в жизни, и она хотела держаться от него подальше, но не соглашалась отпускать к нему Билла, Лайм должен был приезжать к ней, если хотел видеть Билла. Таким способом она держала его на поводке. Ей всегда нравилось чувство власти.
Она была высокой блондинкой с ясными ореховыми глазами и прямыми волосами, скорее приятная, чем возбуждавшая страсть; они поженились, потому что у них не было достаточно убедительных причин этого не делать. Но очень скоро обоим стало ужасно скучно оттого, что каждый из них заранее знал, что скажет другой. Со временем это превратилось в помеху для их брака, они кончили тем, что вообще перестали друг с другом говорить.
В конце концов обоим это надоело, и она ушла, покачиваясь на высоких каблуках и ведя за руку сынишку.
Они жили в одном из тех городишек, которые обычно обозначаются через количество миль, отделяющих их от Александрии. Полгода он держал дом, а потом переехал в город, в двухкомнатную квартиру.
Теперь здание администрации опустело, и ему не хотелось возвращаться в эту холостяцкую квартиру. Правда, всегда можно было пойти к Бев. Но он отправился в бар Военно-морского клуба.
Водка и сухой мартини. Было время, когда ему пришлись по вкусу бары, эти полутемные безликие залы, где велись разговоры о футболе и старых фильмах.
У Лайма развилась настоящая страсть к старым кинолентам, он мог назвать имена актеров, которые уже лет двадцать как были мертвы, и все, что ему требовалось, чтобы убить очередной вечер, это какой-нибудь парень, разбирающийся в кино.
«Юджин Палетт в фильме „Мистер Дидс едет в город“».
«Нет, он назывался „Мистер Смит едет в Вашингтон“».
«Я думал, там снимался Клод Рэйнс».
«Так оно и есть. Они оба играли в этой картине».
«А помните ту красивую мелодраму, „Маску Димитрия“, с Гринстритом и Лорром? Не было ли там и Рэйнса? Он играл с ними в „Касабланке“, но как насчет „Димитрия“?»
«Не знаю, хотя фильм недавно показывали по каналу UHF, я видел анонс в „Телекурьере“…»
Жуткая тоска. Иногда в нем поднималась вялая волна негодования против той молодой пары, мужчины и женщины, которые когда-то между делом произвели его на свет. Во время войны он был слишком юн, чтобы интересоваться чем-то, кроме романов Дэйва Доусона, радиомелодрам, бейсбола и соревнований по стрельбе. Потом он стал слишком стар, чтобы разделять интересы нового поколения; колледж он закончил, так и не узнав политических взглядов своего соседа по комнате.