Мистер Аркадин
Шрифт:
Уговорить старика Зука уйти со мной.
Немедленно. Не теряя ни секунды.
— Говорю же, он знает "адрес. Я сам по дурости ему проболтался.
Старик, утонувший в тряпье, смотрел на меня поверх очков в стальной оправе.
— На кой ему сюда тащиться?
Я сел на колченогий стул и, изо всех сил стараясь держать себя в руках, пытался вразумительно втолковать ему суть дела.
— Вы единственный, кто остался в живых.
Он смахнул свою каплю и прочистил горло.
— Живой, да ненадолго.
— Да, ненадолго. Если только не решите
Я наклонился над смердящим матрасом и взял умирающего за руку; тело его было тяжелым и расслабленным, как у мертвеца. Я должен заставить его уйти. Должен убедить.
Но он не верил в опасность, или ему все было безразлично.
— Не хочется мне идти на холод. Оставьте меня в покое.
Я пытался вдолбить ему, что мне тоже грозит беда. Он
презрительно ухмыльнулся.
— А мне-то что! Кто вы мне такой!
Я пытался пробудить в нем какое-то подобие человеческих чувств. Рассказывал о его старых приятелях, об Оскаре и Софи. Он тряс головой, что-то все время неразборчиво бормоча, но не думал вставать с места. Мой рассказ об Атабадзе оставил его равнодушным, а может, он мне просто не поверил.
— Ну и что? Мне от него ничего не нужно. И ему от меня ничего не нужно.
Было ясно, что он уже не в себе. Я выложил ему все: что я в бегах, что жизнь моя висит на волоске, как и его собственная. Ему было не до меня, он и своей-то жизни толком не помнил, целые куски ее напрочь выпали из его памяти.
— Не знаю я ничего. Много чего повидал, много чего понаделал. Польша очень далеко, Польшааа… Оскар, да, Софи, хорошенькая штучка… стерва…
И он пустился в слезливую историю о том, как она обвинила его в краже.
— Бросьте вы об этом, Зук. Софи мертва. И вы скоро отправитесь за ней следом, если…
— Если, если — какое там если, все там будем, рано или поздно.
Он поглубже зарылся в свои тряпки и до бровей натянул замызганную шапчонку.
Я снова в отчаянии принялся за свое.
— Зук, Софи и Оскар убиты, и еще Мили и Бракко. Ножом в спину. Я знаю, кто убийца. Могу доказать, если вы мне поможете. А то и меня пришьют заодно с вами.
Он засмеялся, поскреб затылок корявыми черными ногтями и сказал:
— Да не сделаешь ты этого. Не вяжется чего-то твоя байка. И меня на понт не возьмешь. А сам-то ты здорово труханул. Так что валяй, чеши отсюдова. Чего ждешь-то?
Но куда мне было деваться, где искать спасения в мире, если всемогущий Аркадин сыщет меня на дне морском! Вот уже полгода я и шагу не могу ступить без его ведома, без того, чтобы он не обскакал меня.
Нет, мне бежать некуда. Остается только встретиться с ним лицом к лицу. Выдвинуть обвинение и доказать его. Пока Зук жив, это еще можно.
Но сколько он протянет?
Сквозь снежную пелену мне послышался характерный звук рожка аркадинского автомобиля. Я прижался лбом к треснувшему оконному переплету. Ошибки не было. В черном пальто и широкополой шляпе он медленно шествовал в морозной ночи. Его громадная фигура неясно вырисовывалась в тусклом
Я кинулся к койке и стащил с нее старика. Он был без брюк, и надо было видеть его серые костлявые ноги в грязных, изношенных кальсонах. Я потащил его к двери, не обращая внимания на пинки и протесты. Схватил штаны, валявшиеся у двери, и завернул его в одеяло.
— Это он. Уже на лестнице. Пошли.
Решимость придала мне сил, и с божьей помощью я вытащил старика на площадку. Ветхая, изъеденная жучком лестница скрипела под тяжелой поступью Аркадина.
Одна из дверей, выходивших на площадку, была полуоткрыта. Я без колебаний втащил Зука в полутемную чужую комнату. Толстая блондинка, одетая в выцветший халат, жарила на плите колбасу. Она недоуменно обернулась. Я вложил ей в ладонь банкноту.
— Тихо. Потом объясню.
В комнате почти не было мебели; стояла неприбранная железная кровать, с которой до полу свисало одеяло, на подушке, в том месте, куда она клала голову, темнело сальное пятно. Хозяйка, видно, готовилась уходить. Она была немолода. Отекшее усталое лицо ничего не выражало, разве что удивление, вызванное нашим появлением.
Я подтолкнул Зука к кровати.
— Ложись, быстро.
Он скользнул под одеяло и издал гнусный смешок.
— Такого со мной почитай годов четырнадцать не случалось.
Я укрыл его с головой. Шаги на лестнице приближались. Я
подошел к двери и закрыл ее за собой как раз в тот момент, когда массивная фигура Аркадина выплыла из тускло мигавшего света уличного фонаря. Он молча взглянул на меня. Я, запинаясь, пробормотал:
— Вы ищете Зука. А вот он я. А его нет. Вышел. Не знаю куда.
Он молчал и не двигался, только пристально смотрел на меня, а я дрожал, как ребенок, которого застали за нехорошим занятием.
Я опять быстро заговорил:
— Может, я дверью ошибся. Пойду гляну наверху.
Спотыкаясь, я поднялся по ступеням, которые вели на
чердак. Мне пришлось цепляться за грязные, обшарпанные стены и двери, за потолочные балки — ноги меня едва держали. Я услышал, как внизу Аркадин поворачивает ручку двери блондинки и входит в ее комнату. Голова у меня пошла кругом, и, не прислонись я к двери, рухнул бы на пол. Не знаю, сколько я простоял так в полной тишине. Зубы мои стучали от холода. За окном звенели трамваи, гудели клаксоны, лаяли собаки, пели рождественские гимны члены Армии спасения. Но мне спасения не было.
Наконец дверь внизу снова растворилась, и лестница затрещала под тяжелыми шагами. Я очнулся от оцепенения, которое пригвоздило меня к месту, и поспешил в комнату блондинки. Зук по-прежнему лежал на кровати, укрытый до подбородка. Женщина, шаркая туфлями, устраивалась со своей колбасой на краю стола. Колбаса уже успела остыть, на плите готовился соус.
— Что он сказал?
Зук потерял в путешествии свой платок и вытирал теперь нос покрывалом. Женщина занялась соусом.
— Да ничего такого. Поговорили про погоду. Он ни о чем не спрашивал.