Мистер Грей младший
Шрифт:
— Знаешь, в этом что-то есть… В этом весь ты, — задумчиво заключила она. Затем, посмотрела мне в глаза. — Намереваешься сделать любовницей её?
— Нет, — отстранённо произнёс я, — Я… не могу сделать любовницей девушку своего друга, которая, к тому же, мне отказала. Любовницы, обычно, лёгкая добыча.
— Любовница от слова «любовь», — произнесла Дана, потирая шею и смотря мне прямо в зрачки. Вот ведь… чёртова баба! — Лёгкая добыча — это шлюха, Тео. Любовница — это тоже постоянство, своего рода…
— Я не намереваюсь искать себе любовницу.
— Зачем искать? — она изогнула бровь.
Я сглотнул, ошарашенно
— Зачем? — повторила она вопрос, — Тебя всегда окружает слабый пол. Можем ещё пообсуждать твоих дам…
— У меня нет дам, — жёстко произнёс я.
— Ну, — протянула Дана, чуть дуя губки, — Ну, не нервничай ты так, Тео… Нет и ладно. А искать и правда не нужно… Айрин и так у тебя под рукой, — щебечет она мне на ухо и, закончив, резко встаёт с джакузи, что предусмотрительно, потому что ещё немного, и я был бы готов утопить её в этой пенной воде. — Ах, да… Она же наконец-то призналась, что ты ей больше не нужен. Как досадно.
Я сжал руки в кулаки и стиснул челюсти, смотря Дане прямо в глаза.
— Давлю на больное, милый? — улыбнулась она, — Расслабься. Это чрезвычайное напряжение и серьёзность тебе не к лицу. Думай о хорошем, — она подошла к двери, ведущей из ванной и ненадолго остановилась, приоткрыв её. Обернулась. — Я ревную тебя не к тем, что владеют твоей похотью. Этим владею и я, — голос Даны звучал ровно, — Я ревную тебя к той, что держит в своих руках даже разбитое, твоё сердце… Ты меняешься, когда думаешь о ней и если ты считаешь, что я этого не замечаю, ты просто глупец, — она сжала губы, — Я борюсь с собой, Теодор. Продолжаю и продолжаю бороться. Развлекайся с кем хочешь. Но знай, что ты мой, — она сжимает губы, — Мой… Мой муж. Ты станешь моим мужем в этом месяце.
Отчаяние плещется в её глазах, а искренность… Столько искренности. Когда я видел эту искренность в последний раз на её лице?.. И тут же я вспомнил это. Это лицо я видел всякий раз, когда отвергал её.
— Я иду спать, Тед, — шепчет она, тяжело сглатывая, — В свою спальню. А ты., — она беззвучно шевелила губами, периодически набирая воздух в лёгкие, — Ты… Ты выходи из воды. Она остыла.
Даниэль ушла и закрыла дверь. А Айрин… Айрин, остыла ли она? Может быть… Может быть, это только её эмоции: внутренняя боль и обида прожгли её сердце так, что там осталась лишь кровоточащая рана, а я невольно являюсь той солью, что разжигает эту боль? Если Дана, любящая меня, хотя эта любовь никогда не была взаимна, так страдает от меня, то Айрин… Мой смысл жизни был заключён в ней, а её во мне. Разрывание по швам, болезненное решение, расставание, что ей удалось предпринять. Айрин больнее в сто крат, нежели Дане.
Господи… Я должен её вернуть. Должен. Вернув её, я верну всё. Юность, бесконечные поцелуи… И самого себя. Счастье, что без неё недоступно.
========== Still love ==========
Когда я наедине с тобой,
ты заставляешь меня снова почувствовать себя юной.
Когда я наедине с тобой,
ты заставляешь меня снова почувствовать себя забавной.
Как бы далеко я ни была, я всегда буду любить тебя.
Как бы надолго я ни задержалась, я всегда буду любить тебя.
Что бы я ни говорила, я всегда буду любить тебя.
Я всегда буду любить тебя.
— Адель, «Love Song»
—
Элена выжидающе посмотрела на меня. Я повела плечами, пытаясь вернуть себя в реальность из мыслей, что роились в моей голове со вчерашнего вечера, после прочтения того письма.
— Не надо принимать его предложение отужинать сегодня. Это не нужно… И, к тому же, уже поздно, — снова повторила она, заглядывая мне в глаза.
— Почему не нужно? — нахмурила брови я.
— Потому, Айрин. Он — типичный закоренелый мачо, с весьма скудным жизненным опытом. Имеющий определённую долю власти и желающий найти мамочку для своей дочки. Ты ещё сама толком не пожила, чтобы продолжать жить во имя других, — Элена взяла тонкими пальцами бокал вина и сделала небольшой глоток, смотря на дрожащий от солнечных лучей, как хрусталь, серый день в потоках света, что расстилался за огромным стеклом окна. — Зачем тебе это?
— Что?
— Эта девчонка, этот Стоун? Для чего? Неужели, тебе не надоело страдать? — она глубоко вздохнула, качая головой, — Меня так утомили эти разговоры, Айрин… Я говорю, говорю и всё, как об стенку бьюсь головой. Нет никакого смысла в этих беседах.
Я тяжело сглотнула.
— Смысл есть хотя бы потому, что я… Я полностью порвала с Тедом, если ты забыла. Разве ты не этого хотела? — я пристально посмотрела ей в глаза, — С помощью титанических усилий, я смогла убить то чувство, что всегда жило во мне.
— Ложь, — проговорила Элена, смотря вдаль, — Ложь и самовнушение. Ревность к Даниэль. Мои советы и плюс самообман.
— С чего ты так решила? — нервно заправив прядь волос за ухо, спросила я.
— С того, Айрин, что если бы ты действительно убила свою любовь к нему, ты бы не гордилась этим подвигом находиться здесь, так близко к нему и так далеко от него одновременно, — Элена улыбнулась, — Если бы ты убила любовь, ты бы этим не хвасталась. Если бы эта самая любовь была убита, ты бы не могла так быстро попытаться начать новую жизнь, не погружалась бы так в работу… Ты хочешь приспособить себя к жизни совсем без него. Без него в мыслях. Но твоё сердце, Айрин… Оно не свободно. Когда любовь умирает, человек поступает как угодно, но только не так, как ты, — Элена посмотрела на дно фужера, очерчивая острым перламутровым ноготком его тонкую ножку, — Ты бы была равнодушной ко всему, Айрин. Смерть первой любви закаляет. У тебя это отсутствует.
Обессиленно, я опрокинула голову на руки, шумно дыша через нос. Внутри меня разгорелось желание зарыдать. Такое сильное, что грудь кололо от боли. Сушило лёгкие, и я понимала, что не выдержу этого всего снова. Я отрицательно покачала головой своим мыслям о губительной слабости, о том, что лучше бы я выбрала смерть, чем то… то наше расставание. Я сама поставила точку. И он… он ничего не предпринял, чтобы это изменить.
Да, Господи, да. Сейчас можно только и говорить, что я сама всего этого хотела, сама просила его оставить меня, сама говорила, что я его ненавижу. Но в глубине души, та самая наивная девочка, которую я всеми силами душила в себе, надеялась… Надеялась на то, что однажды он объявится и скажет, что как бы я не говорила ему оставить меня в покое, на ещё какое-нибудь пятилетие, десятилетие, на век, он бы всё равно пришёл и не дал мне утонуть в моём одиночестве, от которого по коже льётся обжигающий лёд, а тело сводит так, что хочется бежать или упасть на самое дно океана, чтобы окружал один лишь городской шум и никто, никто и никогда не заметил меня.