Мистер Себастиан и черный маг
Шрифт:
— Не ошибаетесь.
— Так как?
— Она мила, — сказал Генри. — И на нее очень приятно смотреть. Но нет. Пожалуй, нет.
— Нет?
— Нет.
Генри вздохнул.
Он как будто только что выбрался из окопа и вот теперь отвергал толпу красоток, которые всего лишь жаждали работать рядом с ним, вытаскивать кроликов и птиц, ложиться под его пилу. У него были женщины, много женщин. Француженки, немки. А одна из страны, о которой он никогда не слыхал. Но комнаты, в которых они оставались, всегда были слишком темными, чтобы он мог разглядеть их так хорошо. Ему нравилось так, как это происходило сейчас, при ярком свете.
— Просто нет. Она мне не подходит.
Кастенбаум на мгновенье приуныл, но тут же снова встрепенулся. Его настроение скакало, как резиновый мячик. Виктория была десятой девушкой, которую они просмотрели в тот день.
— Ладно,
Едва она вошла, Генри понял: это она. Он так и сказал мне: «Едва она вошла, я понял». А я ему на это: «Потому что она напомнила тебе Ханну». И что, видать, у нее были такие же золотистые волосы, или такие же синие глаза, и она так же вся светилась, сияла до того ярко, что он должен был отворачиваться на своем матраце, чтобы вообще заснуть. Эта Марианна, видать, была взрослой копией девочки, которую он искал с тех пор, как ее украли. Искал не так, как полиция несколько бессмысленных недель, — Генри искал ее наподобие того, как вот смотришь на пейзаж и думаешь: «Чего-то тут недостает». Ее недоставало везде. И, думаю, он нашел это в Марианне Ла Флёр.
— Нет, — сказал он. — Ты полностью неправа.
— Полностью неправа? Как можно быть полностью неправым?
И он рассказал, как именно.
Марианна Ла Флёр была темной внутренне и внешне. Единственным светлым было в ней имя. Черные волосы, вопреки моде того времени, казалось, редко встречались со щеткой и отросли ниже плеч, не выказывая заметного намерения останавливаться. Она была из тех женщин, которых невозможно представить ребенком, словно сразу родилась такой, какой предстала перед ними в тот день, ее округлые, цвета шоколада глаза не искрились, а тлели, и запястья были такие тонкие, что он мог бы зажать ее руку в кулаке, как ручку зонтика. Она не улыбалась. В ней даже было мало женского; она совершенно не занималась собой, как другие женщины, не заботилась о том, чтобы выглядеть привлекательней, чем была.
«И в такую, в такую ты влюбился?» — спросила я Генри.
«Что с того? Великого Гудини убил ударом в живот какой-то лох, — ответил он. — Некоторые вещи невозможно понять».
Только Кастенбаум собрался начать свой допрос, как Генри поднял руку и быстро проговорил:
— Беру эту.
— Конечно, — согласился Кастенбаум. — Конечно.
— Итак, мисс Ла Флёр, — сказал Генри, стараясь унять дрожь в голосе, — у вас есть какое-нибудь представление о магии?
— Есть, — ответила она. Генри и Кастенбаум немного подались вперед; они не слышали ее. — Есть, — повторила она чуть громче.
— О, замечательно. Как удачно, не правда ли? — Генри взглянул на Кастенбаума, удивленный: она была первой, кто что-то знал о магии. Остальным была просто нужна работа. Не важно какая. — Значит, есть опыт. Прекрасно.
Но Кастенбаум нахмурился:
— А точнее нельзя?
— Ну, я сама немножко фокусница. Не как вы, разумеется. Но немножко. — Она мгновение смотрела на Генри, в глаза ему. — Можно показать?
— Пожалуйста, — сказал Кастенбаум. — Сделайте одолжение.
— Я отгадаю число от единицы до десяти. Загадали?
Генри пожал плечами. Посмотрел на Кастенбаума:
— Три?
— Да, — сказала она. — Три.
Генри засмеялся. Впервые за долгое время он смеялся.
— Здорово!
— Благодарю.
— Но это не магия, — возразил Кастенбаум. Глянул на Генри. Происходящее ему не нравилось, — Скажи ты «девять», она все равно подтвердила бы. Мы же не можем знать.
— Знать не можем, — согласно кивнул Генри. — В том-то и весь фокус.
Ее приняли без дальнейших проволочек.
Тем вечером Кастенбаум грел табурет в баре, пока не свалился с него, пьяный; удар головой о бетонный пол малость протрезвил его. Двое матросов поставили его на ноги и нежно проводили до выхода. Он поблагодарил их и поплелся по Бродвею, одинокий среди ночи и сияния неона, среди смеха и песен, наполнявших город в те дни. Но Кастенбаум не смеялся. Не распевал песен. Он иссяк. В один день он прожил целую жизнь. Это действительно было удивительно. Все прошло в точности так, как он задумал, — а замысел, признаться, был безумный, от начала до конца. Но получилось! Если в шоу-бизнесе и существует какое-то единственное правило, говорил он себе, то оно таково: кто не рискует, тот не выигрывает. А он рисковал
МЫ ТОРГУЕМ ТЮЛЬПАНАМИ КАСТЕНБАУМА.
Такие вывески висели повсюду. Тюльпаны! Тюльпаны, повторял он, дают тебе крышу над головой, обувают тебя, кормят. Вода в кране есть благодаря тюльпанам. Кто б мог подумать — тюльпаны? С ума сойти. Я с ума сошел, говорил ему отец. Это была безумная мечта — но какая мечта не безумна? Может мечта оставаться мечтой и быть разумной? Нет. Разумная мечта — это план. Такие люди, как мы, мечтают, и наши мечты сбываются, потому что мы верим в себя. Действуй!
С этим напутствием Эдгар Кастенбаум выпорхнул из отцовского гнезда.
И все шло в точности по плану (ближе к вечеру он уже предвкушал, как станет рассказывать свою историю собственному сыну, если когда-нибудь у него будет сын), пока не вошла Марианна Ла Флёр и Генри не взял ее. Кто мог предвидеть, что случится такое? Он думал — предполагал! — что он и Генри придерживаются одного мнения по крайней мере относительно женской красоты. Почти для каждого американского мужчины, считал он, идеал один — девушка Варгаса. [18] Лукавая, знойная, сексуальная. Готовая на все. При одной мысли о которой в жар бросает. Ассистенткой мага всегда была женщина, которой восторгались мужчины и которую ненавидели другие женщины. Она должна была быть настолько же красива, насколько непостижима магия! Хотя она ничего не делала, кроме как находилась рядом с ним на сцене и подавала предметы, которые ему требовались, иногда парила в воздухе, иногда ее распиливали пополам, однако маг с заурядной ассистенткой ничем не отличался от мужчины с уродливой женой: не только неинтересно было смотреть на нее, но и сам мужчина вызывал сомнение.
18
Альберто Варгас (1896–1982) — американский художник перуанского происхождения, работал в Голливуде, известен своими постерами к фильмам и рисунками красоток в стиле пин-ап. Самый знаменитый из них был создан им в 1940 г. для журнала «Эсквайр», после чего название «девушка Варгаса» стало нарицательным.
Правда, Марианна Ла Флёр не была уродлива. Хуже. Она была кошмарна. Или нет — она была не от мира сего. Глядя на нее, вы спрашивали себя: что с ней случилось? Что бы это ни было, это наверняка было что-то ужасное. Она была странная, и все, что она делала, было странным. Даже когда она моргала, она моргала медленно, будто вкладывала в это глубокий смысл, будто хотела, чтобы вы знали: она моргает не просто так. Спросите ее о чем-нибудь, и последует неприятная пауза, прежде чем она ответит. Даже на простейший вопрос: «Как поживаете?» — вечность пройдет, пока она ответит: «Прекрасно», и опять вечность, пока спросит: «А вы?» А как она была одета! Платье явно уже кем-то надеванное, если вообще оно было ее: запросто могла украсть его с бельевой веревки по дороге на пробу. Верх слишком свободен (грудь у нее была, увы, плоская, вообще почти отсутствовала), юбка узкая и прямая, а на каблуках — каблуках ее старых низких черных кожаных туфель — полоска грязи внизу. Откуда она только пришла? Кастенбаум вообразил, как она растет из земли, словно растение или как сорняк, а потом выдергивает себя с корнями. И вот она ассистентка. Кастенбаум не понимал, чем она покорила Генри.