Мистер убийца
Шрифт:
– Крутая баба.
– И суд согласился. И удовлетворил ее прошение.
– Тогда кончайте сначала родителей, – посоветовал Спайсер, заерзав на стуле, как будто у него занемел зад.
Спайсер сказал:
– Сумасшествие какое-то.
На секунду Ослетт подумал, что Спайсер говорил об их планах и Стиллуотерах. Но оказалось, что он имел в виду телевизионную программу, которую снова смотрел.
Шло интервью, ведущая проводила переодетых мужчин, а потом представила новую группу гостей. Это были четыре сердитые на вид женщины. На всех были какие-то странные шляпы.
Когда Ослетт вышел из комнаты, то краем глаза заметил Клокера. Любитель фантастики все еще сидел за столом, у окна, закрывшись книжкой, но Ослетт решил, что не позволит великану испортить ему настроение.
В спальне он снова уселся на кровать посреди своих игрушек, снял очки и, довольный собой, мысленно проигрывал сцены убийства, разрабатывая каждую деталь.
На улице ветер набирал скорость. Было похоже, что воют волки.
Киллер останавливается – на станции обслуживания, чтобы спросить, как проехать по адресу, который помнит по открытке.
К двум часам, десяти минутам дня он въезжает в окрестности, где, по-видимому, провел свое детство. Участки кругом большие, со всевозможными вечнозелеными деревьями и многочисленными березами, которые стоят по-зимнему голыми.
Дом его матери и отца находится в середине квартала. Это скромное двухэтажное сооружение из бруса с зелеными ставнями. Глубокое переднее крыльцо обнесено тяжелой белой балюстрадой, перила зеленые, а среди вечнозеленых деревьев вовсю разрослась фуксия.
Дом выглядит теплым и гостеприимным. Он похож на дом из старого фильма. В нем мог бы жить Джимми Стюарт. С первого взгляда понятно, что здесь живет дружная семья, честные люди, которые дарят любовь и получают ее от других.
Он совсем не помнит этот квартал, и еще меньше дом, в котором, по всей вероятности, провел детство и юность. С таким же успехом это мог быть дом, где живут абсолютно незнакомые ему люди, в городе, в котором он никогда не был до сегодняшнего дня.
Он в ярости от того, что кому-то удалось вытравить из его мозгов абсолютно все воспоминания о прошлом. Потерянные годы не дают ему покоя. Такое тотальное отлучение от тех, кого он любит, так жестоко и разрушительно, что он едва сдерживает слезы.
Однако ему удается справиться со своим гневом и горем. Он не может позволить себе раскиснуть от чувства, пока положение его остается ненадежным.
Единственное, что все-таки узнает в окрестностях, – так это фургон, запаркованный на другой стороне улицы напротив дома его родителей. Раньше он никогда не видел именно этот фургон, но он знает такие. При виде его он настораживается.
Это рекламный развлекательный фургон. Ярко-красного цвета. На крыше овальное окошко. Большие щитки от грязи с хромированной надписью: "Веселый фургон". Задний бампер весь обклеен квадратными, круглыми и треугольными наклейками, напоминающими о посещениях Национального парка в Йозелите, Йеллоустоунз, о ежегодном родео в Кал-гари и Лас-Вегасе и других развлечениях. Декоративные параллельные зеленые и черные полосы идут по бокам, они обрываются только у боковых окошек.
Вполне вероятно, фургон представляет только то, что представляет. Но уже с первого взгляда он убежден, что это пункт наблюдения. Прежде всего, фургон кажется слишком агрессивно развлекательным, слишком ярким. С его опытом в технике слежения, он знает, что иногда такие фургоны выпячивают свою безобидность, специально привлекая к себе внимание, потому что потенциальные объекты ожидают, что фургон наблюдения будет незаметным. Никто не может представить, что за ним наблюдают из циркового фургона. Потом, эти темные, зеркальные окна по бокам, которые позволяют смотреть через них изнутри, но снаружи заглянуть в фургон нельзя. Конечно, надо учитывать интимность, которую предпочитает любой турист, но это также очень подходит и к ведению скрытых операций.
Он не замедляет ход, приближаясь к дому своих родителей, и старается не показывать интереса ни к их дому, ни к ярко-красному фургону. Почесывая лоб правой рукой, он прикрывает лицо, проезжая эти отражающие окна.
Находящиеся внутри фургона, если таковые имеются, должно быть, наняты неизвестными людьми, которые так жестоко манипулировали им вплоть до Канзас-Сити. Они связаны с его таинственными надзирателями. Он интересуется ими так же сильно, как и восстановлением контакта с его любимыми родителями.
Через два квартала он сворачивает направо за угол и снова направляется к торговому району в центре города, где, проезжая раньше, заметил магазин спортивных товаров. Не имея оружия и, в любом случае, не имея возможности купить к нему глушитель, он хочет приобрести комплект обычного снаряжения.
В два двадцать зазвонил телефон в номере мотеля.
Ослетт надел свои темные очки, соскочил с кровати и прошел через дверь в гостиную.
Спайсер снял трубку, послушал, пробормотал нечто вроде "хорошо" и снова повесил ее. Повернувшись к Ослетту, сказал:
– Джим и Элис Стиллуотеры только что вернулись после обеда домой.
– Будем надеяться, что Марти теперь позвонит им.
– Наверняка, – уверенно ответил Спайсер. Оторвавшись наконец от книги, Клокер произнес:
– Кстати об обеде, нам давно не мешало бы это сделать.
– Холодильник на кухне забит всякими деликатесами, – сказал Спайсер. – Холодные котлеты, картофельный салат, салат из макарон, пирожки с сыром. С голоду не умрем.
– Я ничего не буду, – сказал Ослетт. Он был слишком взволнован, чтобы есть.
К тому времени когда киллер возвращается в квартал, где живут его родители, на часах два сорок пять, прошло полчаса с тех пор, как он уехал. Он остро ощущает, как бежит время. Отец-самозванец, Пейдж и дети могут приехать в любой момент.
Даже если они еще раз остановились после Ред-Маунтейн, чтобы сходить в туалет, или ехали медленнее, чем тогда, когда он следил за ними, все равно они должны появиться не позже чем через пятнадцать – двадцать минут.