Мистериум
Шрифт:
— Они продолжат сотрудничать, — произнёс далёкий металлический голос Бизонетта. — Полковник Требах не в том положении, чтобы препираться с Бюро.
— Но, похоже, расположен к этому.
— Его угомонят. Бюро скоро навалится на него всем своим весом. Полковник вёл далеко не безупречную жизнь.
— Если вы станете ему угрожать, он обвинит в этом меня. Вы далеко, а я рядом.
— Не сомневаюсь. Но мы также скажем ему, что вам был дан приказ докладывать о любых препятствиях. Это должно держать его в узде. Он не обязан симпатизировать вам, лейтенант.
— Хорошо. А что скажет Идеологический отдел? Были жалобы от Ординарного
— Делафлёра? Напыщенный идиот. Une puce [16] . Не обращайте на него внимания.
— Идеологический отдел…
— Идеологический отдел под контролем, — сказал цензор. — Я даю им то, что они хотят.
— Делафлёр хочет уничтожить город.
— Он не сможет. Не сейчас.
— Не раньше весны?
— Именно.
— Таков план?
— Хотите знать больше? Через неделю-две прибудет пакет из Надзорного комитета. Всё, чего хочу я — чтобы вы гарантировали, что ситуация будет стабильной ещё несколько месяцев.
16
(фр.) блоха.
— Будет, — сказал Демарш, понимая, что только что засунул голову в петлю: если что-то пойдёт не так, вся вина ляжет на него. Но остановиться уже было нельзя. — Я гарантирую, — услышал он собственные слова.
— Тогда это всё. — Цензор разорвал соединение.
Демарш положил трубку на телефон и вздохнул. Затем он повернулся и увидел стоящую в дверном проёме Эвелин Вудвард.
Много ли она услышала? Невозможно сказать. Как и догадаться, какие она сделала из услышанного выводы. Он быстро проиграл разговор в голове, отделяя свои реплики от реплик цензора: о чём она могла догадаться?
Она будто бы странно на него смотрела, но это могла быть игра воображения. Она, в конце концов, была из другого мира. С этими людьми легко ошибиться, особенно в том, что касается языка тела.
— Я хотела спросить, не хочешь ли ты кофе, — сказала она.
— Да, пожалуйста, Эвелин. Я бы выпил чашечку. — Он сделал жест в сторону стола, который раньше был её столом, в комнате, в которой она обычно занималась бухгалтерией своей auberge [17] . — Сегодня вечером мне нужно будет поработать.
17
(фр.) гостиница.
— Понятно. Хорошо, я вернусь через минуту.
Она закрыла за собой дверь.
Демарш взял со стола документ, лежащий на самом верху. Это был первый отчёт Линнет Стоун, фактически, её рабочие заметки. Он намеревался прочитать их сегодня, но не испытывал от этой перспективы никакого энтузиазма. Линнет Стоун была карьерным учёным и писала как они, нудными максимами в пассивном залоге.
На основании показаний Исследуемых и многочисленных современных опубликованных Трудов (см. в приложениях журнал «Таймс», «Ньюсуик» и проч.) Институт Брака в Соединённых Штатах подвергся процессу быстрого Изменения от преимущественно традиционной, санкционированной религией Моногамии (с небольшими исключениями) к получившим широкое распространение Разводам и Повторным Бракам и нетрадиционным Соглашениям, включающим Родительство неженатых и даже разрешенные до определённой степени однополые Отношения.
Другими словами, разврат, незаконнорождённость и содомия. Демарш подумал о своих собственных жене и детях в столице. Доротея была весьма полезна для его быстрого продвижения по службе в Бюро: франкофонка из хорошей семьи, она стала ключевым карьерным подспорьем для Демарша, выходца из англофонной среды небольшого городка. Bureau de la Convenance было обширной кровосмесительной бюрократией — лабиринтом старых семей. Связь Демарша с ними была тонка, через его мать Селестину, кузину sup'erieur ancien в отставке по имени Фуко; этого, а также университетского диплома оказалось достаточно, чтобы открыть для него двери Академии в Бель-Иль. Доротея открывала двери более сокровенные и значительные. Её отец, цензор, опекал Демарша во время долгого периода работы оперативником Идеологического отдела. Там он заработал себе репутацию, вложил в неё годы и боролся за повышение. Однако даже сегодня стареющие цензоры вроде Бизонетта разговаривали с ним пренебрежительно, как чистокровные с полукровкой.
Доротея была критически важна для него, и он не мог представить себе, что они расстанутся. Разводы не были чем-то абсолютно невозможным в среде валентинианцев в высших эшелонах гражданской службы, но Демарш их не одобрял. Согласно отчёту Линетт, американская литература часто посвящена любви. Собственно, это верно для любой популярной литературы. Однако образованные классы должны бы понимать лучше. Брак практически не имеет отношения к любви. Это институт, такой же, как Бюро или Федеральный Банк. Ты не бросаешь банковское дело просто потому, что перестал «любить» банк.
Любовь угасает; разве этого можно избежать? А потребности тела переменчивы. С физическим аспектом можно справиться. Не разыгрывая мелодрам и не пытаясь переписать историю.
Или, возможно, это просто голос его собственной похороненной совести. Его отец был сетианцем из Ордена Лютера, дьяконом Церкви и моральным пацифистом. Хедрик Михель Демарш: свирепые саксонские согласные всегда наводили его на мысль о звуках, которые издаёт обгладывающий кость пёс. Это имя до сих пор отдавалось эхом в мыслях лейтенанта, хотя его отец умер десять лет назад; иногда слышался и сам голос, приливы и отливы его неодобрения.
Он думал о Бизонеттовском проекте нуклеарной бомбы, радикально ускоренном с помощью документов, которые Бюро изъяло из библиотек Ту-Риверс. По-видимому, литературы общего доступа оказалось достаточно, чтобы продвинуть исследования на месяцы вперёд. Как только цензоры выдали этой необычной документации свой имприматур, она отправилась к инженерам и учёным, которые превратили её в чертежи.
Этой работе оказывал помощь и Демарш; в конце концов, архивация библиотек была его идеей. Теологический и Идеологический отделы всё ещё спорили относительно метафизического статуса Ту-Риверс, когда Демарш уже отсылал книги на восток. Это было ещё одна вещь, которой научил его отец — ценность книги.
Однако появление какого именно мира он тем самым ускорил? Его сыну Кристофу было восемь лет. Теперь Кристоф будет расти под тенью трансцендентального оружия, так же, как росли обитатели Ту-Риверс. Может быть, это бомба приведёт за собой другие ужасы: анархию, наркоманию, всепроникающий разврат.
В окно бился октябрьский ветер. Демарш очнулся от своих размышлений. Эвелин вернулась с кофе на деревянном подносе; она стояла в дверях, дожидаясь, пока он её заметит. Он жестом пригласил её войти.