Мистицизм

Андерхилл Эвелин

Возвращаясь к нашему первоначальному намерению — определению, насколько это возможно, характерных черт истинного мистицизма, — я полагаю, что мы достигли точки, в которой знаменитые "четыре признака" мистического состояния по Уильяму Джеймсу — Невыразимость, Духовность, Преходящесть и Пассивность [149] — уже не могут удовлетворить нас. Вместо них я предлагаю сформулировать, проиллюстрировать и, я надеюсь, обосновать четыре других правила, или замечания, которые можно использовать как тест по отношению к каждому, кто претендует на звание мистика.

149

William James, "Varieties of Religious Experiences", p. 380.

Истинный мистицизм носит активный и практический характер, а не пассивный и теоретический. Это — органичный жизненный процесс, нечто такое,

чем действительно занято все Я, а не то, о чем его интеллект имеет мнение.

Цели мистика — полностью трансцендентальные и духовные. Он ни в коей мере не имеет намерения добавлять, исследовать или улучшать что бы то ни было в видимой вселенной. Мистик отбрасывает прочь эту вселенную даже в ее сверхнормальных проявлениях. Хотя он и не пренебрегает, как утверждают его враги, обязанностями перед многими, его сердце всегда направлено к неизменному Одному.

Это Одно для мистика представляет не только Реальность всего, что есть, но живой и личностный Объект Любви, и никогда — объект исследования. Мистик всем своим существом стремится домой, но его всегда ведет сердце.

Живое единение с Одним — конечная цель мистика — есть определенное состояние, или форма, улучшенной жизни. Его нельзя достигнуть ни путем интеллектуального осознания его благ, ни путем острейшего эмоционального стремления. Хотя и то и другое может присутствовать, этого не достаточно. Необходим трудный психологический и духовный процесс — так называемый Мистический Путь, — влекущий за собой полную перестройку личности и освобождение новой или, скорее, скрытой формы сознания, приводящей Я в состояние, иногда неточно называемое «экстазом», но которое лучше именовать Состоянием Единения.

Таким образом, мистицизм — это не мнение и не философия. Он не имеет ничего общего с поисками оккультных знаний. С одной стороны, это — не только способность созерцать Вечность; с другой стороны, его нельзя отождествлять с какими-либо проявлениями религиозной эксцентричности. Мистицизм — это название органичного процесса, который подразумевает совершенное воплощение Любви к Богу, получение бессмертного наследия человека здесь и сейчас, или если угодно — ибо это означает в точности то же самое, — искусства установления сознательной связи с Абсолютом.

Движение мистического сознания к этому свершению представляет собой не просто внезапно открытый доступ к ошеломляющему видению истины, хотя душа и может удостаиваться таких ослепительных мгновений. Это, скорее, упорядоченное движение ко все более высоким уровням реальности, ко все более тесному отождествлению с Бесконечным. "Мистический опыт, — говорит Ресежак, — завершается словами "Я жив, но не Я, а Бог во мне". Подобное ощущение тождественности, естественное завершение мистической активности, имеет очень важное значение. На ранних стадиях мистическое сознание ощущает Абсолют в противопоставлении Я... По мере того как деятельность мистика продолжается, оно [сознание] стремится отбросить это противопоставление… В конце концов мистическое сознание становится обладателем ощущения Сущности одновременно большей, чем Я, и тождественной с ним — достаточно великой для того, чтобы быть Богом, и достаточно личной для того, чтобы быть мною". [150]

150

Recejac, "Les Fondements de la Connaissance Mystique", p. 45.

Это именно то мистическое единение, которое может быть единственным воплощением мистической любви, ибо

Все, что ни есть Едино, должно вечноСтрадать от раны Отсутствия,И тот, кто входит в град Любви,Находит лишь комнату для Единого,И лишь в Едином — Единение. [151]

История мистицизма — это история проявлений этого закона на уровне реальности.

Теперь посмотрим, насколько наши утверждения соответствуют практике великих мистиков и разнообразным формам деятельности, которые в то или иное время назывались мистическими.

151

Jami. Цитируется в "Jalalu'ddin" (Wisdom of the East Series), p. 25.

(1) Мистицизм носит практический, а не теоретический характер.

Взятое само по себе, это утверждение, конечно же, не достаточно для того, чтобы определить мистицизм, ибо оно с равным успехом относится и к магии, которая также предлагает что-то сделать, а не только во что-то поверить. Однако оно входит в противоречие с мнением тех, кто полагает, будто мистицизм — это "реакция врожденного платоника на религию".

Различие между подобными набожными философами и истинными мистиками — это различие, которое провел Джордж

Тиррелл между откровением и теологией. [152] Мистицизм, как и откровение, есть явление окончательное и личное. Это не только прекрасная и наводящая на размышления схема, но и опыт в его наиболее интенсивной форме. Говоря словами Плотина, такой опыт — это путешествие души в одиночестве, "полет Одинокого к Одинокому". [153] Оно поставляет материал, который обдумывает мистическая философия, точно так же, как теологи размышляют над откровениями, формирующими основу веры. Поэтому если мы относим кого-то к мистикам, мы подразумеваем, что он должен был предчувствовать Истину, которая являлась для него абсолютной, и действовать в соответствии с этим предчувствием. Точно так же, если мы признаем, что кто-то "знал доктрину", мы подразумеваем, что он должен был "прожить жизнь", подчиненную внутренней работе Мистического пути, а не только рассуждать о мистическом опыте других. Мы не можем полностью обойтись без христианских платоников и философов-мистиков. Они — наши ступеньки на пути к более высоким вещам, именно они интерпретируют для нашего вялого разума, опутанного миром ощущений, яркие образы тех, кто говорит с нами из измерения другой Реальности. Однако они не более мистики, чем верстовые столбы на дуврской дороге — путешественники в Кале. Иногда их слова — грустные речи тех, кто знает, но не может быть, — порождают мистиков; так внезапный образ маяка пробуждает в мальчишке дух приключений.

152

George Tyrrell, "Through Scylla and Charybdis", p. 264.

153

Plotinus, «Ennead» VI. 9.

Кроме того, есть множество примеров истинных мистиков, занимавшихся, подобно Экхарту, философским обсуждением собственного опыта — к вящей пользе мира. Были и философы-платоники — здесь наиболее характерным примером может служить Плотин, — далеко вышедшие за пределы своей философии и отказавшиеся от построения схем, в любом случае несовершенных, которые хотя бы намекали на реальность переживаемого ими опыта. Следует перефразировать приведенный выше афоризм и сказать более точно: платонизм — это реакция интеллектуала на мистическую истину.

Вновь и вновь великие мистики говорят нам не о том, как они рассуждают, но о том, как действуют. Для них переход от жизни ощущений к жизни духа — это огромное предприятие, которое требует усилий и настойчивости. Парадоксальное «спокойствие» созерцателей есть всего лишь внешняя тишина, необходимая для внутренней работы. Любимые символы мистиков — это символы действий: битва, поиск, паломничество.

Однажды среди ночи всех темней,Внимая голосу любви своей(О скорбный и счастливый мой удел!),Украдкою из дома вышел я,Где царствовали тьма и тишина. [154]

154

St. John of the Cross, "En Una Noche Escura", Stanza I.

Так сказал св. Иоанн Креста в стихотворении о мистическом поиске.

"Мне стало очевидно, — говорит аль-Газали о собственном поиске мистической истины, — что суфии — это люди интуиции, а не слов. Я понял, что узнал все, что можно узнать о суфизме с помощью обучения, и что остальное невозможно узнать через обучение или речь". [155] "Пусть никто не думает, — читаем в "Германской Теологии", — что можно достичь истинного света и совершенного знания… посредством пересказов, чтения, исследования и даже высокого мастерства или великого обучения". [156] "Недостаточно, — добавляет Герлак Петерсен, — знать только по оценкам, мы должны знать по опыту". [157] Наконец, Мехтильда Магдебургская говорит о своих откровениях: "Слова этой книги я видела, слышала и ощущала в каждом члене моего тела… Я видела их глазами моей души и слышала их ушами моего вечного духа". [158]

155

Schmoelders, "Les Ecoles Philosophiques chez les Arabes", p. 55.

156

"Theologia Germanica", cap. XIX.

157

Gerlac Petersen, "Ignitum cum Deo Soliloquium", cap. XI.

158

"Das Fliessende Licht der Gottheit", pt. IV. cap. 13.