Мистицизм

Андерхилл Эвелин

Те, кто полагает, будто мистический опыт есть лишь приятное осознание Божественного в мире, ощущение «инаковости» вещей, купание в лучах Несотворенного Света, — те только играют с Реальностью. Истинное мистическое достижение — это законченное и наиболее трудное из доступных человеку выражение жизни. Это одновременно акт любви, акт отречения и акт высшего восприятия — триединый опыт, в котором встречаются и получают удовлетворение три вида деятельности Я. Религия могла бы дать нам первое, а метафизика — третье, но только благодаря мистицизму нам доступен промежуточный акт в этом ряду — существенная связь, объединяющая все три действия в одно. "Тайны, — говорит святая Катерина Сиенская, — открываются другу, ставшему одним целым с тобой, а не слуге". [159]

159

Dialogo, cap. Ix.

(2) Мистицизм — это чисто духовная деятельность.

Это

правило накладывает еще большие ограничения, которые, несомненно, исключают всех тех, кто практикует магию и магические религии даже в их наиболее возвышенных и наименее материалистических формах. Позднее, когда мы обратимся к рассмотрению этих личностей, мы увидим, что их цель — в общем-то не обязательно незаконная — заключается в том, чтобы улучшить и разъяснить видимое с помощью невидимого; использовать сверхъестественные способности Я для того, чтобы увеличить силу, достоинства, счастье или знание. Мистик никогда не действует таким образом и не пытается комбинировать преимущества двух миров. В конечной стадии своего развития он познает Бога через единение, и эта прямая интуиция Абсолюта убивает все менее страстные желания. Мистик обладает Богом, и больше ему ничего не нужно. Хотя он беспрестанно будет посвящать себя служению другим людям и станет "посланником Вечной Доброты", он лишен сверхчувственного честолюбия и не жаждет оккультного знания или способностей. Когда глаза мистика смотрят в вечность, а его сознание погружено в нее, он легко переносит запутанность времени. "Его дух, — говорит Таулер, — погружен в Бездну Божества и теряет осознание различий между всеми творениями. Все вещи собираются воедино в божественной сладостности, и человеческая сущность настолько пронизывается сущностью божественной, что человек теряется в ней, как капля воды в бочонке крепкого вина. Таким образом, дух человека настолько погружен в Бога в божественном единении, что он утрачивает всякое ощущение различий… и остается лишь тайное, безмолвное единение, не имеющее цвета и ничем не омраченное". [160] "Я не желаю, — говорит святая Катерина Генуэзская, — ничего, что исходит от Тебя, но только Тебя, о сладостная Любовь!" [161] "Каким бы богатством этого мира, — добавляет Рабиа, — Ты ни собирался одарить меня, одари им лучше Твоих врагов, и каким бы богатством того мира Ты ни собирался одарить меня, одари им лучше Твоих друзей. Для меня достаточно самого Тебя!" [162] "Душа, — говорит Плотин в одном из своих наиболее проникновенных отрывков, — достигнув желаемого конца и став частью Божества, поймет, что перед ней — источник истинной жизни. Ей не нужно будет больше ничего, и, более того, она вынуждена будет оставить все прочее, чтобы сосредоточиться только на этом одном, отбрасывая то, что ее окружает". [163]

160

Tauler, Sermon for Septuagesima Sunday (Winkworth's translation, p. 253).

161

Vita e Dottrina, cap. VI.

162

М. Smith, "Rabi'a the Mystic", p. 30.

163

Ennead VI. 9.

(3) Смысл и способ действия мистицизма — любовь.

В этом утверждении заключается одно из основных отличий истинного мистицизма; оно выделяет его среди всех остальных трансцендентальных теорий и практик и отвечает на вопрос, которым оканчивалась предыдущая глава этой книги. Это — усердная, направленная вовне деятельность, движущей силой которой является щедрая любовь, дающая плоды как в духовном, так и в физическом мире, а не впитывающая, направленная вовнутрь активность, стремящаяся только к новому знанию.

Сказав это, мы должны, однако, добавить — точно так же, как когда мы говорили о понятии «сердце», — что слово Любовь в применении к мистикам следует понимать в его наиболее глубоком и полном смысле: как окончательное выражение самого жизненного стремления Я, а не как поверхностную привязанность или эмоции, часто обозначаемые этим именем. Мистическая Любовь — это полная концентрация воли; это глубочайшее желание и стремление души к своему Источнику. Это состояние смиренного приятия, жизненное движение Я, гораздо более непосредственное в своих методах и более достоверное в своих результатах — даже в руках наименее образованных адептов, — чем самое проницательное интеллектуальное видение величайших философских умов. Мистики вновь и вновь настаивают на этом.

"Ибо молчание не есть Бог, равно как и говорение не есть Бог; пост не есть Бог и еда не есть Бог; одиночество не есть Бог и множественность не есть Бог; и нет Его ни в одной из подобных пар качеств. Но Бог сокрыт между ними, и его нельзя найти никакой работой твоей души, но только любовью твоего сердца. Его нельзя познать рассуждением, Его нельзя постичь посредством мысли или понимания. Его можно только полюбить и избрать волей твоего истинно любящего сердца… Даже слепой удар острого дротика страстной любви никогда не попадет мимо цели, которая есть Бог". [164]

164

"An Epistle of Discretion". Этот чудесный английский трактат, принадлежащий, по-видимому, автору "The Cloud of Unknown", напечатан И. Гарднером в "The Cell of Self Knowledge", p. 108.

"«Скорее спускайся вниз, — говорит Непостижимое Божество душе, которая, подобно Захею, взобралась на самую вершину теологического дерева, — ибо сегодня я пребуду с тобой». И этот необдуманный спуск, к которому призывает Бог, есть просто спуск с любовью и желанием в бездну Божества, которую не может постичь интеллект. Но там, где интеллект должен остаться снаружи, любовь и желание могут войти внутрь". [165]

Из работ мистиков можно собрать много томов выдержек, которые иллюстрируют третье правило, составляющее их основной принцип. "Существуют люди, — говорит Плотин, — которые ценой всех своих усилий не смогли достичь Видения; их душа не постигла его великолепия, не восприняла его с теплотой, не загорелась пламенем любви к тому, что можно в нем познать". [166] "Любовь, — говорит Ролл, — не заставляет душу страдать, но приводит ее в восторг от Возлюбленного, поскольку душа в большей степени находится там, где любит, чем там, где живет и ощущает тело". "О единственная радость непрекращающейся любви, — продолжает он, — которая влечет на небеса превыше всех миров, которая связывает цепями добродетели! О прекрасное милосердие, напрасны все старания тех, кого ты не одарило на этой земле! Только тот, кто воистину пребывает в тебе, тот в радости скоро будет вознесен над землей! Ты даешь человеку созерцание; ты открываешь небесные врата; ты закрываешь уста обвинителей; ты позволяешь увидеть Бога и скрываешь множество грехов. Мы восхваляем тебя и возносим тебе молитвы — ибо с тобой мы быстро побеждаем мир, тебе мы радуемся и благодаря тебе поднимаемся по небесной лестнице". [167]

165

Ruysbroek, "De Ornatu Spiritualium Nuptiarum", 1. I. cap. XXVI.

166

Ennead, VI. 9.

167

"The Mending of Life", cap. XI.

Таким образом, Любовь для мистика — это, во-первых, активное и побудительное выражение его воли и желания к Абсолюту и, во-вторых, его врожденное стремление к этому Абсолюту, его духовное бремя. Мистик только тогда по-настоящему естествен и жив, когда он подчиняется голосу этой Любви. Для него это — источник радости, тайна вселенной, животворящий принцип вещей. Говоря словами Ресежака, "Мистицизм провозглашает, что он способен познать Непознаваемое безо всякой помощи диалектики, и полагает, что на пути любви и воли он достигает точки, которой одна мысль достичь не способна". И далее: "Только сердце — и никогда рассудок — ведет нас к Абсолюту". [168] Святая Катерина Сиенская использовала изящную аллегорию, сказав, что она впервые ступила на Мост ногой "привязанности души", ибо "нога так же несет тело, как привязанность несет душу". [169]

168

Recejac, "Fondements de la Connaissance Mystique", p. 7.

169

Dialogo, cap. XXVI.

Жемчужины мистической литературы наполнены светом этой интимной и страстной любви к Абсолюту; она превосходит тот догматический язык, в который ее обряжают, и может быть отнесена к мистикам любой расы и любого вероучения. В этом отношении существует очень мало различий между западным и восточным мышлением — между христианским святым Фомой Кемпийским и святым ислама Джелаладдином.

"О, сколь велика Любовь; она превыше всех добродетелей, ибо только она одна делает все тяжелое легким и выравнивает то, что неровно…"

"Любовь пребывает наверху, и ее не может удержать никакая низшая вещь. Любовь должна быть свободной и чуждой всем привязанностям мира, чтобы ничто не препятствовало ее внутреннему взору, чтобы ее не запутывали никакие временные удобства, чтобы ее не могли победить никакие несчастья".

"Нет ничего сладостнее Любви, ничего сильнее, ничего выше или шире; нет более радостной, полной и лучшей вещи на земле и на небесах. Ибо любовь рождена от Бога и не может существовать без Бога, который превыше всех творений".

"Любящий летит, бежит и радуется — он свободен, и его ничто не может сдержать. Он отдает все всему и имеет все во всем, поскольку он покоится в Одном Наивысшем, который охватывает все и из которого проистекает все добро". "Любящий не смотрит на дары, но обращает свой взор на дарящего"."…Кто любит, тому знаком зов этого голоса. Ибо эта сжигающая привязанность любви есть громкий крик в ушах Бога, вопиющий «Мой Бог, Моя Любовь, Ты — весь мой, и я — весь Твой»". [170]

170

"De Imitatione Christi", 1. II. cap. V.