Мистицизм

Андерхилл Эвелин

Первые биографы св. Катерины Генуэзской утверждали, что она прошла через кризис своего обращения и очищения непосредственно к жизни в единении, минуя стадию озарения. Ошибочность этого суждения была убедительно показана бароном фон Хюгелем, [548] хотя и он склонен при рассмотрении ее случая изменять последовательность мистических состояний. Однако состояние Катерины по прошествии четырех лет покаяния, судя по описанию в главе шестой "Vita e Dottrina", представляет собой почти совершенную картину нормального озарения мистика «внутреннего», или «имманентного» типа. Это описание заметно контрастирует с процитированным выше отрывком из автобиографии г-жи Гийон.

548

"Mystical Element in Religion", vol. I. p. 105.

У св. Катерины, несомненно, случались мгновения, когда ее переживания как бы забегали вперед, и тогда она чувствовала себя не просто озаренной Сокровенным Светом, но и на какое-то время поглощенной им. Такие мгновения стали причиной записей, подобных фрагменту главы пятой, который, если его рассматривать отдельно, создает впечатление подлинного состояния единения. "Иногда, — говорит она, — я не вижу и не чувствую души, тела, сердца, воли, окружающего мира — ничего, кроме Чистой Любви". [549]

Однако ее обычное состояние сознания в то время, очевидно, не было тем, которое Юлиана Норвичская называла "растворением в небесной радости". Это был скорее глубокий и продолжительный контакт с Реальностью, которая все время оставалась отдельной от нее. "После упомянутых четырех лет, — говорится в следующей главе «Vita», — ей была дарована чистая душа, настолько свободная и заполненная Богом, что ничто другое не могло войти в нее. Так, когда она слышала проповедь или мессу, она так глубоко уходила в свои сокровенные переживания, что не замечала того, что происходило вокруг. Все это время она слышала и видела в блаженном божественном свете иные вещи. Ее всецело поглощал этот внутренний свет, и не в ее власти было поступать по-другому". Таким образом, св. Катерина все еще оставалась наблюдателем Абсолюта, она не чувствовала себя единой с Ним. "Удивительно то, что, несмотря на такое глубокое сосредоточение, Господь никогда не давал ей окончательно утратить контроль над собой. Ведь каждый раз, когда окружающие нуждались в ней, она приходила в себя и могла отвечать на их вопросы. Господь так направлял ее, что никто не мог на нее пожаловаться. Во время разговора ее так переполняла Божественная Любовь, что она с трудом произносила слова. Во время этого непрерывного ощущения и осознания Бога она неоднократно переживала столь сильный восторг, что должна была скрываться от посторонних глаз, чтобы ее никто не видел". Очевидно также, что сама Катерина знала о преходящем и несовершенном характере этого восторженного состояния. Ее растущее трансцендентное Я не могло удовлетвориться солнечным светом пути озарения, наслаждением божественными радостями: оно стремилось к слиянию с самим Божеством. Для нее, как и для всех героических душ, это была любовь во имя любви, а не любовь ради самоудовлетворения. "Она взывала к Богу, Который дал ей столько утешений: Non foglio quello che esce da te, ma sol voglio te, О dolce Amore!". [550]

549

"Vita e Dottrina", loc. cit.

550

"Я желаю не того, что исходит от Тебя; я желаю одного лишь Тебя, моя сладчайшая Любовь!" (итал.). — "Vita e Dottrina", cap. VI.

Non foglio quello che esce da te. Когда растущая душа достигает притязаний такого уровня, путь озарения подходит к концу. Теперь она уже видела свою цель, "блаженное Отечество, которое надо не только увидеть, но куда нужно вселиться", [551] и устремилась в направлении к Нему. Так, мусульманская святая Рабийа говорит: "Господи, в этой жизни все усилия мои и желания мои — лишь чтобы помнить одного Тебя и знать, что в жизни будущей из всех, кого я знала в этой, я встречу лишь Тебя". [552] А вот слова Гертруды Мор: "Никакие знания, приобретенные в этом мире, не могут удовлетворить томления моей души по Тебе… Господи, Боже мой, чего стоит все то, что Ты даешь любящей душе, которая поет Тебе хвалу и желает Тебя одного, почитая за ничто всё мирское? Чего стоит это все, если Ты не даешь Себя, ведь Ты один можешь удовлетворить все устремления наших душ? Легче ли стало св. Марии Магдалине, которая в поисках Тебя встретила лишь двух ангелов? Воистину не могу поверить, что это могло принести ей утешение. Ведь та душа, которая сосредоточила на Тебе всю свою любовь и желание, не может больше найти удовлетворения ни в чем, кроме Тебя". [553]

551

Августин, «Исповедь», кн. 7, гл. 20. Срв. со словами св. Терезы: "Экстаз дает нам возможность увидеть, где находится наш подлинный дом. Пребывая в экстазе, мы понимаем, что являемся в этом мире всего лишь скитальцами. Великое дело понимать, что здесь происходит и где на самом деле мы должны жить. Ведь если кому-то предстоит уехать в другую страну и поселиться там, путешествие не покажется ему утомительным, когда узнает он, что в новой стране будет жить в полном довольстве и покое" (Vida, cap. XXXVIII, § 8).

552

М. Smith, "Rabia the Mystic", p. 30.

553

"Spiritual Exercises", pp. 26, 174.

В чем природа этого таинственного мистического озарения? Помимо уверенности, которая приходит вместе с ним, какой вид оно чаще всего принимает в сознании мистика? Озаренные убеждают нас, что это на первый взгляд символическое название в действительности является описательным. Дело в том, что они на самом деле наблюдают сияние и осознают, как их личность озаряется изнутри. На горизонте восходит новое солнце, преображая своими лучами наш сумеречный мир. Снова и снова озаренные обращаются в своих описаниях к образу света. Как и во время первого обращения, они свидетельствуют о том, что их сознание нередко наполняется лучистым сиянием неизреченной красоты, и это сияние сопровождает все их внутренние открытия.

Любовь неизреченная,Блаженство бесконечноеИ свет неописуемыйИсполнили меня!(Jacopone da Todi. Lauda XCI.)

— поет Якопоне из Тоди. "Свет невиданный, неизреченный!" — восклицает Уитмен. "Струящийся свет Лика Божьего", — говорит Мехтильда Магдебургская, стараясь описать, чем отличается ее вселенная от мира обычного человека. "Lux vivens dicit", [554] — говорит св. Хильдегарда о своих откровениях, которые, по ее словам, сопровождаются особым светом, ярче солнечного. [555] Речь идет, по словам св. Терезы, о "преизобильном свете, которому неведома ночь. Поскольку же он всегда один и тот же свет, его ничто не омрачает". [556]

554

"Сказал живой свет" (лат.).

555

Pitra, "Analecta S. Hildegardis opera", p. 332.

556

St. Teresa, Vida, cap. XXVIII, §§ 7, 8.

И вдруг сиянье дня усугубилось,Как если бы второе солнце намВелением Всевышнего явилось!

— восклицает Данте, узнав о том, что представляют собой небеса. Он постоянно повторяет: "Есть горний свет", но после всех попыток описать состояние души, которой открылось Бытие Бога, заявляет: "Речь

моя как сумерки тускла". [557]

Таким образом, совершенствуя свое сознание в новых измерениях, мистик приобретает способность постигать великолепие, окружающее нас извечно, но недоступное нашему несовершенному взору. Для наших глаз оно в лучшем случае представляет собой "светящуюся тьму". "В Вечной Природе, или Царстве Небесном, — говорит Лоу, — все материальное обретает жизнь и свет". [558] Если бы подобные свидетельства относились к какой-либо другой области знаний, на их основании можно было бы сделать вывод, что "свет, наполняющий собой сам свет" действительно существует и ждет, пока каждый откроет его для себя. [559]

557

"Рай", I. 61, XXX. 100, XXXIII. 90.

558

Law, "An Appeal to All who Doubt". Цитата, содержащая эти слова, полностью приводится в конце настоящей главы.

559

Разумеется, можно возразить, что все символы, имеющие отношение к свету, в конце концов происходят из Пролога к Четвертому Евангелию подобно тому, как происхождение образа Духовного Брака некоторые исследователи видят в Песне Песней. Иногда можно даже услышать мнение, что наличие в христианском мистицизме символов, имеющих отношение к свету, свидетельствует о том, что он происходит от древнего культа поклонения солнцу (См., например, Н.F.Dunbar, "Symbolism in Mediaeval Thought"). Однако следует помнить, что мистики — это по существу реалисты, которые всегда подбирают выражения, соответствующие их видению истины. Поэтому выбор мистиками подобных символов можно объяснить тем, что с их помощью они стремятся передать нечто им известное, но в то же время едва ли выразимое.

В описании св. Августином своего опыта платонического созерцания примечательно явное предвосхищение средневекового учения об универсалиях, граничащего с наивным реализмом. Привожу отрывок, где он выглядит прирожденным психологом, который отчаянно пытается с помощью отрицаний описать в высшей степени позитивное состояние. "Я убедился, что надобно отрешиться от чувственности окружающих меня предметов и войти во внутреннюю храмину души своей; и я вошел в нее при Твоем содействии. Я вошел, и узрел там внутренним оком души своей, хотя близоруким, тот вечный и неизменный свет, который превыше ее взора, превыше ее самой; не тот обыкновенный свет, который поражает наши телесные очи, ни всякий другой ему подобный, как бы ни был он чуден, блистателен, необъятен, но свет совершенно иной природы. Он представлялся мне выше моей души не в том смысле, в каком говорится, что масло выше воды или небо выше земли; нет; он был для меня превыше души моей потому, что он-то и сотворил меня, а я ниже его потому, что я сотворен им. И кто познал истину, тот познал и свет этот; а кто познал этот свет, тот познал и вечность. Любовь же одна только может постигнуть все это". [560]

560

Августин, «Исповедь», кн. 7, гл. 10.

Здесь, как и в случае св. Терезы, св. Катерины Генуэзской и Якопоне из Тоди, мы имеем явно выраженное «имманентное» описание озаренного состояния. Вследствие процесса, который мистики называют «интроверсией», душа целенаправленно обращает свое внимание внутрь себя с тем, чтобы, приложив необходимые волевые усилия, различить в своих глубинах Реальность — "струящийся поток любви, который истекает из Бога в душу и могучей силой притягивает ее к своему источнику". [561] Однако противоположная этой тенденция — а именно трансценденталистское понимание и восприятие — встречается не менее часто. Космическое видение Бесконечности, внешней по отношению к субъекту, расширение и движение вдаль, к тому Свету,

561

Mechthild of Magdeburg, op. cit., pt. VII. 45.

…в котором БожествоЯвляется очам того творенья,Чей мир единый — созерцать его, [562]

— все это весьма отличается от того, что может вообразить себе земное существо. Но для пути озарения в равной мере характерны и такие образы, как неизбежное для души чудесное погружение в бесформную Божественную Тьму. Как и при обращении, Реальность при озарении может быть увидена и как трансцендентная, и как имманентная, она может быть выражена как на языке утверждений, так и на языке отрицаний. Она одновременно близка и далека, "глубже моей глубины и выше моей высоты". [563] Оказывается, что многим легче найти то, что находится вдали. Для мистиков с таким складом души подлинная практика присутствия Бога выражается не в сокровенном и любовном ощущении личного Присутствия или Внутреннего Света, а в наполняющем душу страхом и благоговением созерцании Абсолюта, "самого Лика Божьего", первопричины и источника всего, что Есть. Это созерцание представляет собой восхождение на высшие уровни восприятия, где "простые, абсолютные и неизменные тайны божественных Истин скрываются в лучистой дымке сокровенного Безмолвия, затмевая любое сияние яркостью своей тьмы и переполняя наш ослепленный разум невиданными по утонченности и изяществу проявлениями небесной красоты". [564]

562

"Рай", XXX. 100.

563

Августин, «Исповедь», кн. 3, гл. 6.

564

Dionysius the Areopagite, "De Mystica Theologia", I. I. (Rolt's translation).

Гимном этому постижению вечности, этому видению триединого Абсолюта, который "связует Вселенную любовью", звучат стихи, которыми Данте завершает свою "Божественную комедию". Мистическая радость, переполняющая его при воспоминании о том, что ему открылось в этом переживании, служит гарантией подлинности его видения этой Неприкосновенной Розы, огненного сердца вещей.

О щедрый дар, подавший смелость мнеВонзиться взором в Свет НеизреченныйИ созерцанье утолить вполне!Я видел в этой глуби сокровенной,Любовь как в книгу некую сплелаТо, что разлистано по всей вселенной.Суть и случайность, связь их и дела,Все — слитое столь дивно для сознанья,Что речь моя как сумерки тускла.Я самое начало их слиянья,Должно быть, видел, ибо вновь познал,Так говоря, огромность ликованья.О, если б слово мысль мою вмещало, —Хоть перед тем, что взор увидел мой,Мысль такова, что мало молвить: "Мало!". .И Вечный Свет, который лишь собойИзлит и постижим и, постигая,Постигнутый, лелеет образ свой! [565]

565

"Рай", XXXIII. 82, 121.