Мистицизм
Шрифт:
Насколько можно судить по его разрозненным обмолвкам, после описанного Бёме нередко доводилось переживать всё более острое сознание трансцендентных глубин мира. В то же время мы знаем, что на его долю, как и на долю многих других мистиков, выпадали длительные периоды душевного мрака, "невыносимого уныния и тоски", наполненные борьбой с "лютым недругом" — суетным обыденным сознанием. В 1610 году — вероятно, как итог многих выстраданных побед — ясновидение десятилетней давности вернулось к нему вновь, только на этот раз в более интенсивной форме. В результате этого события, а также с целью отображения постигнутого он написал свою первую и весьма непростую книгу "Аврора, или Утренняя Заря". Отрывок из этой книги, в котором "боговдохновенный сапожник" пытается поведать читателям открывшиеся ему глубины Реальности и стремится донести до нас пережитые им в жестоком самоиспытании поразительные откровения, а также невыразимое знание, которого он достиг, вызывают в душе всякого, кому хотя бы в самой малой мере ведомы проявления мистического восприятия, ощущение тоски по дому и радость долгожданного возвращения. Как совершенная музыка, эти слова воздействуют на все наше естество, а не на один лишь разум. Каждый, кто прислушается к этому голосу и окажется достаточно чуток, получит в награду за свои труды удивительное ощущение драматической серьезности
"В этом моем усердном и по существу своему христианском поиске истины, — говорит он, — я познал многие глубокие отвращения, и в конце концов решил подвергнуть себя риску, но ни в коем случае не сдаваться и не сворачивать с избранного пути. И вот Врата были открыты предо мной, и за одну лишь четверть часа я узрел и постиг больше, чем мог бы узнать за многие годы обучения в университете. Это вызвало во мне такой восторг, что я вознес свою хвалу Господу на Небесах. Ведь посредством Божественной Мудрости я постиг и познал Бытие всего сущего, Дно всех бездн и вечное порождение Святой Троицы, из Которой возникает и в Которую возвращается мир и все сотворенное в нем. Я ощутил и увидел в себе все три мира, а именно, Божественный мир, то есть ангельский, или райский, мрачный мир, из которого возникает Природа и Огонь, а также внешний и видимый мир, который является порождением или внешним проявлением внутреннего и духовного миров. Я узрел и постиг целокупное действие Сущности посредством добра и зла, а также их источник и природу. Кроме того, я понял, как все возникает из плодородного Лона Вечности… К тому же я понял, что должен усердно трудиться во имя этих тайн, как Ребенок, посещающий Школу. Я видел все так, словно оно пребывает в великих глубинах Внутреннего Мира. При этом передо мной открылась подлинная природа Вселенной, пребывающей в Хаосе, который охватывает и хранит в себе все вещи, однако я не был в состоянии объяснить, почему все устроено именно так. Между тем эта подлинная природа время от времени открывалась перед моим взором, подобно Молодому Растению. Хотя это видение в какой-то мере не оставляет меня с того самого времени, когда оно только, так сказать, зарождалось, мне потребовалось мощное Побуждение для того, чтобы отразить увиденное в своих писаниях. Таким образом, все, что я наблюдал внешней стороной своего Разума, я старался выразить на бумаге". [578]
578
Op. cit., p. XV.
С этим ясным видением подлинной природы вещей, с этим внезапным постижением феноменального мира в духовном свете весьма перекликается описанное в «Дневнике» [579] Джорджа Фокса переживание, через которое он прошел в возрасте двадцати четырех лет. Читатель этого свидетельства с сожалением отметит, как и в случае с Бёме, несомненное знакомство его автора с "учением о сигнатурах", в той или иной мере определившее язык и символику описания мистиком своего интуитивного видения реальности, существующей в Божественном Разуме.
579
Vol. I. cap. II.
"Тогда, вооруженный огненным мечом веры, я вознесся в духе в Царство Божье. Все вокруг было новым, все сотворенное приобрело для меня другой аромат, невыразимый словами… Сотворенное открылось мне, и я увидел, как вещи получили имена по своей природе и достоинству. И тогда усомнился я в своем уме, должен ли я пытаться помочь человечеству, ведь я видел подлинную природу и достоинство всех созданий Господних… Господь явил мне величие мира, и тогда предо мной разверзлись такие бездны, что у меня нет слов, чтобы их описать. Ибо когда люди подчинят себя Божьему Духу и откроют в себе образ и силу Всемогущего, они услышат слово мудрости, которое открывает тайну всех вещей, и постигнут скрытое единство Вечно Сущего".
"Постичь скрытое единство Вечно Сущего" — знать о нем с непоколебимой уверенностью и во всеобъемлющем акте осознания, через который мы всегда воспринимаем личности тех, кого воистину любим, — значит сполна изведать озаренную жизнь, наслаждаться "всеми существами в Боге и Богом во всех существах". Ясность подобного рода представляется нам чрезвычайно возвышенным видом поэтического ощущения «инакости» в естественных объектах — осознания единства в разделенности, постижения могучей подлинной Жизни под личиной всего, что видят наши глаза. Подобное сознание ослепительной реальности под покровом внешних явлений нередко посещает тех, кто достиг гармонии с жизнью. В этом случае душа осознает живую реальность Мира Становления, являющегося ареной Божественного созидания, на необъятных просторах которой затерялась индивидуальная жизнь человека. В ревущей стихии и в стрекотании кузнечика душа в одинаковой мере слышит голос того "Слова, которое во всех вещах пребывает вечно". Она активно и открыто участвует в великом путешествии Сына к сердцу Отца, в ходе которого видит все вещи и все существа такими, каковы они на трансцендентном плане, и прослеживает в них стремление всего сотворенного вернуться к Центру, где пребывает тайна Вселенной.
Таким образом, между мистиком и Жизнью во всех ее проявлениях наблюдается гармония. Прозревая сквозь пелену видимостей, он видит, чувствует и постигает все в одном всепроницающем порыве любви. "Плотское зрение ослабело, — говорит Юлиана, — а в понимании поселилось духовное видение, и я пребывала в благоговейном ужасе, наслаждаясь тем, что открывалось моему взору". [580] Сердце снимает с себя одеяние неуклюжих чувств и видит — один лишь миг или, быть может, в течение более продолжительного периода блаженства — неискаженный, более подлинный мир. Все вещи воспринимаются в свете милосердия и, следовательно, предстают в красоте, ведь Красота есть не что иное, как Реальность, увиденная глазами любви. Как сказано
580
"Revelations", cap. VIII.
581
"Рай", III. 77.
Предъявляя художникам упреки в том, что они рисуют непривлекательные вещи, мы чаще всего не понимаем, что они только стремятся донести до нас красоту, которая нам неведома. Они продвинулись вперед и достигли "четырехмерного видения", которым был наделен Блейк. В этом состоянии визионер постигает всю вселенную преображенной, потому что "сбросил с себя лохмотья памяти и обветшалых чувств" и "облачился в чистые ризы Воображения". [582] В этом состоянии ясного восприятия символы и реальность, Природа и Воображение видятся как Единое. В этом состоянии создаются все утонченные произведения искусства, и их величие обусловлено воздействием Реальности на сознание художника. "Я знаю, — продолжает Блейк, — что этот мир является миром воображения и видения. Я вижу в этом мире все то, что затем изображаю, однако у разных людей разное видение. Для скряги вид золотой монеты более привлекателен, чем вид солнца, а потертый кошелек кажется ему более красивым, чем ветвь виноградной лозы, увешанная гроздьями сочных плодов. Дерево, самый вид которого может вызвать у одного слезы радости, в глазах другого — всего лишь некий предмет, загромождающий ландшафт и препятствующий свободному продвижению. Некоторым Природа представляется скопищем смешных и уродливых вещей — у таких людей я не буду заимствовать представлений о гармонии. А есть и такие, которые едва ли видят Природу вообще. Однако для глаз человека с воображением Природа есть само Воображение. Каков человек, таково и то, что он видит. Каково устройство глаза, таковы его качества. Ты определенно ошибаешься, если полагаешь, будто в этом мире нельзя найти того, что мы видим в своих мечтах. Для меня весь этот мир представляет собой одно сплошное порождение фантазии и воображения, и я чувствую себя счастливым, когда слышу это от других". [583]
582
"Letters of William Blake", p. 111.
583
Op. cit., p. 62.
Если Мистический Путь рассматривать как естественный процесс трансцендирования, то это озаренное видение вещей и "очищение врат восприятия", несомненно, являются вехами на пути человека к высшим центрам сознания. Они знаменуют собой этапы развития индивида в направлении свободного и сознательного участия в Абсолютной Жизни, его последовательное приятие этой жизни через соприкосновение с трансцендентным миром в глубинах человеческого естества — на дне души, в ее средоточии. В сферу поверхностного сознания, очищенного от чувственных впечатлений, постепенно проникает трансцендентная личность — "новый человек", который по своей природе является жителем независимого духовного мира и чья судьба, выражаясь мистическим языком, состоит в том, чтобы "вернуться к Истоку". Отсюда прилив новых сил, расцвет интуитивных способностей, а также более глубокое и широкое осознание таинственного мира, в котором человек находится.
В такие минуты ясновидения и расширенного восприятия, о которых повествуют Блейк и Бёме, мистик и человек искусства воистину видят мир sub specie aeternitatis. He исключено, что, если бы предрассудки, эгоизм и другие иллюзии не искажали нашего восприятия, все мы именно так видели бы этот Мир Становления, Четырехмерную Реку Жизни, в которой, по словам Эригены, "каждая видимая и невидимая тварь есть образ Бога, Богоявление". Это любовное видение часто выражается в великой симпатии ко всем живым существам и в чудесной, необъяснимой власти над ними, многочисленные свидетельства чего встречаются в жизнеописаниях мистиков-святых. Последние неоднократно демонстрировали это мирским скептикам, от взора которых скрыты глубины как естественного, так и сверхъестественного миров, ибо их восприятие — в слепом повиновении у "силы нравов и обычаев человеческих, увлекающих адским водоворотом". [584]
584
Св. Августин, «Исповедь», кн. 1, гл. 16.
Потому не удивительно, что св. Франциск Ассизский, не просто «верующий», но и прочувствовавший каждое живое существо как воистину и доподлинно "образ Бога, Богоявление", ясно сознавал, что разделяет с этими своими братьями и сестрами великую и полную любви жизнь Всего. Убедившись в этом, мы поймем, что его поступки соответствуют его убеждениям, а не представляют собой эксцентричные чудачества: проповеди "рыбам, сестрам своим меньшим", [585] обращение к "любезной помощи друга своего, сокола", [586] счастье коротать время в обществе фазана, [587] утешение угодивших в силки "простодушных сестер своих невинных и целомудренных", диких голубок, [588] а также увещевание "братца своего, волка", вести более благонравную жизнь. [589]
585
"Fioretti", cap. XIV.
586
Ibid., "Delle Istimate", 2, and Thomas of Celano, Vita Secunda, cap. CXXVII.
587
Thomas of Celano, op. cit., cap. CXXIX.
588
"Fioretti", cap. XXII.
589
Ibid., cap. XXI.