Мистицизм
Шрифт:
У Данте трансцендентный и безличностный аспект озарения выражен в самой возвышенной форме. Поначалу кажется практически невозможным в рамках одной и той же системы найти место для глобального видения Неразличимого Света и таких сокровенных личностных прикосновений Божества, какие мы видим в разговорах Юлианы с ее "благородным и драгоценнейшим Господином", а также в сопровождавшей св. Катерину Божественной Любви. Однако по существу все эти свидетельства описывают одно и то же психологическое состояние, достигаемое различными людьми на определенной стадии процесса углубляющегося восприятия реальности.
В удивительном, уникальном в истории мистической литературы отрывке из сочинения Анжелы Фолиньоской содержится описание ясного видения, в ходе которого она постигла эту истину: двойственное откровение Абсолюта, который одновременно прост и всемогущ, личностей и трансцендентен. Этот Абсолют представляет собой невообразимое сочетание "несказанного могущества" и "глубочайшего смирения".
"Отверзлись очи души моей, и я узрела полноту Божию, в которой пребывал весь мир вместе с морями, океанами и бездной всех своих вещей. Во всех этих вещах я не видела ничего, кроме божественной силы, которая по своей природе неописуема. И
566
На латыни это изречение звучит красочней: Est iste mundus pregnans de Deo — "весь мир чреват Богом".
567
St. Angele de Foligno, "Le Livre de l'Experience des Vrais Fideles", p. 124. (English translation, p. 172.).
Не следует забывать, что все на первый взгляд односторонние описания озарения, а тем более его переживания, определяются характером индивида. "Тот Свет, чья улыбка зажигает Вселенную" вечно один и тот же, тогда как душа, которую он пронизывает и от которой мы получаем свидетельство о Нем, подвержена обусловливающему влиянию окружения и наследственности, Церкви и Государства. Уже сам язык, с помощью которого душа стремится выразить себя, несет в себе следы полсотни философий и религиозных учений. Ответ души на Божественную Любовь в этом случае будет таким же, каким является ее ответ на земную любовь, только во сто крат более возвышенным. Получая откровение свыше, мы получаем вместе с ним и все то, что субъект прибавляет вопреки своей воле. Поэтому восприятие душой Божественной Реальности может принимать любой вид — от метафизических экстазов, которые мы встречаем у Дионисия и в меньшей мере у св. Августина, до простых, почти «заурядных» изречений брата Лоуренса, эмоциональных порывов св. Гертруды и задушевной нежности Юлианы и Мехтильды.
Натура великого мистика, как правило, столь богата и разнообразна, что в ее откровениях наряду с возвышенным и безличностным языком теологии св. Дионисия вполне естественно присутствуют простые параллели из обыденной жизни. Типичным примером такого мистика может послужить Сузо, в душе которого озарение и очищение происходили в течение шестнадцати лет, поочередно овладевая его внутренним миром, и чьи переходы от упоения экстазом к жесточайшему умерщвлению плоти были необычайно резкими и частыми. Его озарение следует классифицировать как «внутреннее», или «имманентное». Но мы не должны забывать, что Сузо был учеником Экхарта, и поэтому его мистицизм не лишен оттенка трансценденции. Она дает о себе знать в его сочинениях наряду с исполненными нежности и очарования пассажами, в которых Слуга Вечной Мудрости воспевает свою любовь.
Так, в одном из своих ранних сочинений он говорит, как "размышляя в согласии с церковным преданием над величественной Мудростью", он "обращался к себе и вопрошал свое сердце, вечно жаждущее любви: "О сердце мое, откуда проистекает эта любовь и милость, где находится источник этого добра и красоты, этой радости и душевной нежности? Неужели все это не исходит, как из источника, из Лика Божьего? Приди! Пусть сердце мое, чувства мои и душа моя окунутся в глубокую Бездну, из которой появляются все эти вещи. Что может удержать меня от этого? Внимая велению своего пылающего сердца, сегодня я обниму тебя!" В этот момент его сердце было воплощением самого добра. Все прекрасное, желанное и достойное любви в неописуемом виде духовно присутствовало в нем. Таким образом, у него появился дар, внимая словам или пению во славу Божию, проникать в глубины своего сердца и души и думать о Том, Кто является объектом его любви. Невозможно сказать, сколько раз слезы заполняли его глаза, когда он с открытой душой заключал в свои объятия нежнейшего Друга и прижимал Его к своему любящему сердцу. Он был подобен младенцу, которого мать держит под руки у себя на коленях. Движениями своей маленькой головки и всего своего хрупкого тела младенец пытается приблизиться к дорогой матери и выражает своим тихим смехом радость собственного сердца. Так же и сердце Слуги вечно ищет сладостного соседства с Божественной Мудростью и, находя его, до краев наполняется радостью". [568]
568
Suso, Leben, cap. IV.
2. Озаренное видение мира
С ощущением "присутствия Бога", со способностью воспринимать Абсолют тесно связана другая черта озаренного сознания — видение "нового неба и новой земли", благодаря которому углубляется смысл и реальность феноменального мира. Связь между этими двумя способностями показывают такие высказывания, как слова Юлианы: "Бог есть все то доброе, что я вижу, а добро, заключенное во всем, есть Бог". [569] Здесь мы также должны видеть различие между туманным поэтическим языком — "свет неизреченный", "каждый куст лучится Богом" — и описаниями, которые можно считать вполне точными и определенными характеристиками психологического переживания. Такое переживание в своих лучших проявлениях дополняет и уравновешивает переживание присутствия Бога. Другими словами, их «тон» скорее сакральный, чем аскетический. Они влекут за собой расширение сознания, а не его сужение; открытие совершенного Единства, явленного среди Множественности, а не пренебрежение Множественности в предпочтении ей Единства. Характерным высказыванием в данном случае может быть:
569
"Revelations", cap. VIII.
а не "обрати свои мысли в глубины души, где скрывается Он". Как правило, подобное восприятие принимает вид усиления ментальной ясности и необычайного обострения ощущений, в результате чего мистик, как ясновидящий, наблюдает вокруг самых ничтожных вещей нечто типа сияющей ауры необычайной красоты.
"Начиная с того мгновения, когда душа в сокровенной молитве открывает для себя Божество, — говорит Малаваль, — она видит Его везде посредством тайного дара любви, который известен лишь тому, кто пережил откровение. Простому обнаружению в созерцании чистой, всепроницающей любви внешние покровы сотворенного мира не препятствуют проникнуть вглубь, к скрытому за ними Божеству". [570]
570
Malaval, "De l'Oraison Ordinaire" ("La Pratique de la Vraye Theologie Mystique", vol. I, p. 342).
Так, Браунинг вкладывает в уста Давида следующие слова:
Открываю глаза я и вижу само совершенство,О котором так долго мечтал. Вот оно предо мной!И теперь Бога вижу я Богом не только в душе, но и в прахе. [571]"Увидеть мир в зернышке песка" у Блейка, "Цветок в замшелой стене" у Теннисона, "Каждый куст и дерево знают, что Я есмь" у Воэна и многие другие высказывания представляют собой точные, хотя и слишком часто цитируемые свидетельства того, какими вещи могут представляться в этом состоянии сознания для человека, наделенного "простым видением чистой любви". Экхарт передал смысл этого видения в одном из своих важнейших высказываний: "Самая незначительная вещь, увиденная в Боге, — например, цветок, постигнутый в свете Божественного Бытия, — оказывается более совершенной, чем весь этот мир!". [572] Поэты-мистики Вордсворт и Уолт Уитмен были, по-видимому, в той или иной мере причастны к такого рода озарению. Именно этот мистический дар был подробно рассмотрен в книге американского психолога Бека "Космическое сознание". [573] В мистическом опыте Бёме, Фокса и Блейка эта способность проявилась в совершенном своем развитии.
571
Browning, «Saul», xvii.
572
Meister Eckhart, "Mystische Schriften", p. 137.
573
Подобные сведения о Ричарде Джеффрисе, брате Лоуренсе и других см. выше, часть. II, гл. II.
Сначала мы рассмотрим переживания Якоба Бёме, который сформировался как мистик почти в полном отрыве от мистико-теологической традиции и который дает нам один из самых богатых и ярких примеров мистического озарения. Наряду с ярко выраженным сознанием божественного присутствия этому человеку были свойственны все те феномены ясновидения, медиумизма и необычайных интеллектуальных способностей, которые являются естественными атрибутами озарения, но редко достигают столь высокого и одновременного развития в одной личности.
Как явствует из жизнеописания Бёме, которое приводится во «Введении» к английскому изданию его сочинений, [574] этот мистик пережил три раздельных периода озарения, явно под знаком пантеистической тенденции ориентированных на внешний мир. На протяжении первого периода, который, по всей вероятности, имел место, когда Бёме был еще очень молод, "он был окружен божественным светом в течение семи дней и все это время пребывал в созерцании Царства Блаженства". Этот период, вероятно, можно сравнивать с мистическим пробуждением, которое пережил Сузо. В период около 1600 года Бёме пережил вторую стадию озарения, толчком к которой послужило состояние сознания, установившееся в результате продолжительного созерцания блестящего оловянного блюда, о чем мы уже упоминали. [575] Это переживание повлекло за собой то необычайно ясное видение объектов феноменального мира, в ходе которого, по словам Бёме, он "видел первоистоки вещей". "Ему показалось, что это всего лишь причуды его фантазии. Для того чтобы избавиться от наваждения, Бёме вышел на лужайку возле дома. Однако здесь предстала и явилась его взору сама суть вещей, и он увидел, как подлинная природа каждой травинки гармонирует с Реальностью, постигаемой в глубине души". [576] Об этом же переживании и о сопутствующем ему ясновидении другой биограф говорит: "Уйдя в зеленое поле, которое простирается у Нис-Гейт близ Герлица, он сел и, созерцая полевые растения и травы в свете духовного видения, постиг их сущность, свойства и назначение. Все это открылось ему в их очертаниях, формах и знаках… Когда его разуму открылись все эти тайны, неописуемая радость охватила его, но он, призвав в советники смирение, вернулся домой, к попечению о своей семье. После этого он долгое время жил как обычный человек, ни словом никому не обмолвившись о тех удивительных вещах, которые ему довелось познать". [577]
574
"The Works of Jacob Boehme", 4 vols., 1764, vol. I, pp. XII, etc.
575
См. выше, с. 70.
576
Martensen, "Jacob Boehme", p. 7.
577
"Life of Jacob Boehme", pp. XII–XIV, в первом томе его собрания сочинений на английском языке.