Митральезы Белого генерала. Часть вторая
Шрифт:
— Давно хотел узнать, об одном юридическом вопросе.
— Мне теперь некогда давать консультации.
— Это не займет много времени.
— Слушаю вас.
— Кто, по вашему мнению, больший преступник, разбойник или скупщик краденного?
— На что это вы намекаете, господин прапорщик! — взвизгнул чиновник, но напоровшись на взгляд Будищева, замолк и плюхнулся обратно на свой стул.
— На то, что согласно вашей описи, в моих вещах было восемьсот тридцать семь рублей с копейками, между тем как их было без малого почти три тысячи!
— Да
— Тише-тише, господа, — поспешил успокоить присутствующих Костромин. — Претензии господина прапорщика вполне понятны и обоснованы. Что же до формы, в которую он их облек, то давайте сделаем скидку на его происхождение.
— Поддерживаю, — хмуро буркнул Недоманский, явно находившийся не в своей тарелке.
— С высоты моего происхождения, — неожиданно для всех презрительно процедил Дмитрий, — разница между вами и английской королевой совершенно не заметна. Но если кто-нибудь чувствует себя оскорбленным, то он всегда может пойти на хрен!
— Дмитрий Николаевич, — скупо улыбнулся банкомет, явно оценивший красоту фразы. — Я, некоторым образом, тоже приобрел пару вещей из числа имевшихся у вас. Если вам будет угодно, то назовите свою цену, и я охотно доплачу разницу.
— Благодарю, но ваше предложение мне не интересно.
— Жаль. Но как знаете.
— В общем, так, господа хорошие, завтра поутру придете к госпиталю и вернете мне мое имущество. А вот это браслетик, пожалуй, заберу. Чтобы не потерялся ненароком.
— Боюсь, что нет, — сокрушенно покачал головой Костромин. — Его мне проиграл господин Нехлюдов.
— Кто?!
— Это я, — с трудом выдавил из себя молчавший до сих пор молодой человек в мундире коллежского асессора.
— Впрочем, если он немедля выкупит его, — ехидно усмехнувшись, продолжал ревизор, — то я не стану возражать. — Во сколько вы его оценили, мой друг, кажется, в полтораста рублей?
— Я не стану ничего выкупать, — нервно сглотнул слюну Нехлюдов.
— В смысле?
— Я не стану ничего выкупать! — почти крича, повторил молодой человек. — Я уже один раз заплатил за него и полагаю, что этого довольно!
— Тринадцать рублей? — уточнил Будищев.
— И что с того? Вы его тоже не покупали! И вообще, как вы смеете приходить к благородным людям со столь наглыми претензиями? Вы — выскочка и мизерабль! [2]
В другой ситуации Дмитрий, возможно, смог бы сдержаться, но он смертельно устал за прошедшие сутки. Успел потерять и оплакать, а затем вновь обрести друга. Наконец, он был голоден, и сидящие за столом сытые и довольные господа вызывали в нем дикое раздражение. В конце концов, он и так уже слишком долго вел себя паинькой…
Звук от удара был резким и сочным, как будто по водной глади плюхнула колесная лопасть парохода. В благородном обществе это назвали бы пощечиной, а на юридическом языке — оскорблением действием. Но точнее всего было определение, принятое в народе, ибо молодой и перспективный чиновник военного ведомства Нехлюдов
После обеда следующего дня Будищеву пришлось предстать перед глазами «высокого начальства». К счастью, у него было довольно времени, чтобы отдохнуть и привести себе в порядок после всех перипетий. И даже щеки с подбородком были чисто выскоблены, хотя большинство офицеров в отряде успели к тому времени обрасти бородами разной степени густоты. Вот только усы ни завивать, ни фабрить он не стал, так и не привыкнув к этому изыску.
Вообще, скандал с мордобоем между офицером и чиновником следовало разбирать командующему отрядом, но то ли Скобелев был очень занят, то ли еще по какой причине, но делом занялся полковник Арцышевский, помимо всего прочего являвшийся в последнее время непосредственным начальником прапорщика. Товарищем или заместителем у него неожиданно оказался подполковник Щербина, а третьим членом комиссии капитан Полковников.
— Хорош, нечего сказать, — ухмыльнулся Адольф Феликсович, глядя на вытянувшегося во фронт Будищева.
Надо сказать, что отношения у полковника с прикомандированным к нему моряком были несколько прохладные. Командир казачьего Таманского полка, начавший служить еще при блаженной памяти Николае Павловиче, относился ко всему новому и неизведанному несколько настороженно, а потому широко известный в узких кругах изобретатель никакого доверия у него не вызывал. К тому же, Будищев имел неосторожность иметь по всякому поводу свое мнение, которое к тому же он не стеснялся высказывать. Что для простого прапорщика, по мнению полковника, было непозволительной роскошью.
— Господин прапорщик, — официальным тоном начал капитан. — Вам известно, для чего вас вызвали?
— Никак нет, — строго по уставу, но при этом немного равнодушно ответил Дмитрий.
— Вот, значит, как! — нахмурился Арцышевский.
— Вчера вечером, — подал голос Щербина, — вы устроили ссору с коллежским асессором Нехлюдовым и нанесли ему оскорбление действием. Хочу напомнить, что оный чиновник выше вас по чину и положению, а посему ваше деяние в военное время попадает по действие соответствующей статьи Устава и Уложения о наказаниях.
— Господа, — пожал плечами Будищев, — когда шулера ловят за руку за ломберным столом, его бьют канделябром, невзирая на чин и происхождение.
— Вы играли в карты с этим господином?
— Нет.
— Тогда к чему подобная аллегория?
— К тому, что этот чиновник попался на мелкой краже, но вместо того чтобы потупить глазки и возместить ущерб, начал качать права!
— Что, простите?
— Корчить из себя владетельную особу.
— Понятно, — кивнул Арцышевский. — Однако у нас на сей счет иные сведения. Присутствующий при этом прискорбном событии капитан генерального штаба Недоманский утверждает, что вы были пьяны и устроили скандал, оскорбив всех присутствующих. Что скажете, прапорщик?