Митральезы Белого генерала. Часть вторая
Шрифт:
Мягкий свинец, попадая в человеческое тело, плющился, и вырывал из него подчас целые куски окровавленного мяса, сражая одного воина за другим. Однако храбрые защитники Геок-тепе продолжали бежать вперед, надеясь таки добраться до ненавистных «белых рубах» и дать волю своей ярости, но пули летели все гуще и гуще, выбивая целые просеки в толпе атакующих.
Наконец, даже до самых упертых дошло, что их предместье пало и Великокняжеская кала теперь принадлежит русским. В отчаянии повернули они назад, но широкое пространство между стенами превратилось в ловушку. Укрыться от убийственного
Оставшиеся в крепости защитники, попытались прикрыть своих товарищей огнем со стен. Вокруг пулеметных расчетов тут же стали свистеть пули, но отодвинувший наводчика Будищев, прошелся по вражеским стрелкам длинной на всю ленту очередью, разом выбив несколько человек и заставив пригнуться остальных
— Вы отлично справились! — сдержано похвалил моряков непонятно откуда появившийся Куропаткин.
Лицо Алексея Николаевича было как обычно бесстрастно, как будто он был на заседании в штабе, а не водил лично в штыковую солдат. И только запыленная шинель, и фуражка напоминали, что вокруг только что гремел бой.
— Рады стараться, ваше высокоблагородие! — привычно рявкнули в ответ матросы и лишь их командир отмолчался.
— Однако вы изрядно рисковали, господин прапорщик. Случись задержка с открытием огня, противник вполне мог достичь крепости и ворваться в нее.
Будищев в ответ только пожал плечами. Конечно, можно было сосредоточить огонь на крепостных воротах и завалить их вражескими трупами, но тогда большинство текинцев уцелело, и могло продолжать воевать. А теперь их тела в разноцветных халатах пестрым ковром покрывали пространство между двумя крепостными стенами.
— Я доложу о ваших действиях командующему, — пообещал напоследок полковник, и с достоинством взобравшись в седло подведенной ему лошади, ускакал прочь.
Как водится, после боя казаки и солдаты попытались хоть как-то вознаградить себя за труды. Иными словами, после боя служивые разбрелись по захваченной ими крепости в поисках того, чем можно было поживиться. И то сказать, жизнь у военного человека не больно-то радостная. Его оторвали от родного дома и семьи, заставили учиться строю и ружейным приемам, зазубривать непонятную словесность, а теперь еще и отправили на край света, покорять диких туземцев, о существовании которых простой русский мужик в военной форме до сих пор и не подозревал. Опять же, господа офицеры смотрят на тебя как на вошь, унтера так и норовят заехать в рыло, ни за что ни про что. Ни жизнь — каторга!
А тут снимет солдат с убитого врага наборный пояс, да отнесет к маркитанту, вот и будет ему бутылка водки, а если повезет, то еще с закусью. Выпьет он ее с друзьями, вспомнит дом, жену, если есть, да хоть ненадолго забудется от окружающей его поганой действительности. Все веселее! Матросы, само собой, от пехоты не отставали. Тем паче, что им было на чем вывозить добытое. Все-таки тачанки — великое изобретение!
Правда сам «изобретатель» в этом празднике жизни никак не участвовал, но и своим подчиненным не запрещал. Прежде он и сам трофеев не чурался, но ему их Шматов собирал, а теперь…
— Вашбродь,
— Чего тебе, Деев? — сфокусировал на нем взгляд Дмитрий.
— Тут это, — замялся сначала парень, но потом, видимо набравшись храбрости, решительно попросил, — а возьмите меня в вестовые!
— Что ты сказал? — удивился прапорщик.
— Дык, — снова смешался матрос, — вашему благородию все одно по чину вестовой положен…
— Думаешь, хлебное место? — покачал головой офицер, поняв, наконец, о чем речь.
— И это тоже, — не стал лукавить моряк. — Вы, вашбродь, не сомневайтесь. Я бедовый. Могу и за платьем ходить, и кашеварить, и все иное прочее. А ежели чего не умею, так научусь. Вот ей богу научусь!
— Я подумаю, — сухо прервал его заверения в компетентности Дмитрий.
С одной стороны, мысль о том что нужно искать замену Федору не вызывала у него ничего кроме злости, а с другой, Деев ведь прав. Одному трудно, а офицеру и вовсе не возможно. Белье стирать, мундир чистить, сапоги ваксить. Еду, опять же, готовить. У маркитантов ни черта кроме шашлыка, да водки с закуской не найдешь. Если у них столоваться, то ни печень, ни бюджет не выдержат, а войне конца краю не видать.
Вечером принимавшие участие в штурме войска, сдав Великокняжескую калу сменщикам, возвращались в лагерь. Удачное сражение вызвало подъем боевого духа у солдат и казаков, так что теперь никто не вспоминал случившуюся накануне вылазку текинцев. Напротив, у всех на устах был прошедший только что бой, когда и артиллерия, и пехота, и новомодные митральезы, действуя как единое целое, захватили целую крепость и с минимальными притом потерями. Некоторые были настолько окрылены успехом, что желали нового штурма в надежде покончить одним ударом с коварным врагом.
На подходе к лагерю в глаза военным бросилось несколько свежих могил. Как оказалось, Скобелев, опасаясь за боевой дух вверенных ему войск, решил не проводить пышных похорон и долгих прощаний, а приказал отпеть и похоронить павших в ночном деле, пока их товарищи были в бою. [1] Нижние чины упокоились в общем захоронении, а для господ офицеров выкопали отдельные могилы. Судя по еще не выветрившемуся запаху ладана, эта скорбная работа была закончена совсем недавно.
На одном из крестов было написано «подполковник и кавалер Д.О. Мамацев», а рядом с ним все еще стояли заплаканные Катя и Люсия, да еще какой-то человек, на которого уставший за долгий день Дмитрий поначалу не обратил внимания.
— Екатерина Михайловна, позвольте выразить вам свои искренние соболезнования! — скорбным голосом проговорил Будищев.
— Спасибо, Дмитрий Николаевич, — всхлипнула молодая вдова. — Мой муж очень ценил вас как офицера и человека. Он всегда говорил, что вы далеко пойдете…
Произнося последние слова, мадам Мамацева снова зарыдала. Баронесса тут же бросилась ее успокаивать, а прапорщик стоял столбом, не зная как на все это реагировать. Говоря по совести, он ужасно проголодался, и ему теперь было не до душевного состояния несчастных вдов. В принципе, выразив сочувствие, он мог спокойно уйти, но что-то заставило его остаться.