Младенца на трон!
Шрифт:
Атаман с войском все еще стоял в Воронеже, дожидаясь Краснобая. Казаки заняли все свободные терема, благо их было немало: многие жители покинули свои дома, едва услышав о приближении Заруцкого. Те, кто не поместился в воронежских избах, разбили шатры прямо на улицах, отчего город теперь походил на табор.
Иван принял Пугало с распростертыми объятиями, дал под его начало сорок человек и сделал сотником.
Август выдался холодным, над городом низко висели серые тучи, по улицам гуляли стылые ветра, и Ермолай в ожидании похода на Москву поспешил занять
Неподалеку от нового жилища Ермолая, на берегу реки Воронеж, стоял небольшой трактирчик. Хозяин, Федька Ухарь, хоть и ограбленный, но не павший духом, из города не уехал и продолжал наливать казакам доброго вина. Те его старания оценили и теперь платили за штоф звонкой монетой. Пугало, как и многие другие, повадился туда ходить, коротая промозглые вечера.
За два дня до выступления, решив, как всегда, промочить горло, Ермолай отправился в трактир. Подойдя к старенькому, скошенному на бок домишке с наскоро намалеванной вывеской "Кружало[22] у Федьки", он дернул на себя скрипучую дверь и ввалился в тепло натопленной комнаты. Завидев его, из-за прилавка подмигнул хозяин:
– Здорово, Ермолай!
– И тебе не хворать, - Пугало стянул с головы шапку.
– Озяб, небось?
– Да уж, студено. Где наши-то?
– А во-он, за печкой.
Но едва гость сделал пару шагов, как из угла послышалось:
– Ермолай! Пугало, ты, что ль?
Он обернулся: к нему, раскинув руки, спешил Гришка Хортиц.
– Здорово, братец!
Друзья обнялись.
– Ты откудова? Давно ль тут?- наседал Гришка.
– Со Спасова дня.
– Это как же мы не свиделись? А ну, давай к нам.
Он кивнул на длинный стол, заставленные штофами вина и плошками с закуской.
– Федька!
– крикнул Ермолай, - Мне туды принесешь.
– Добро!
Гришка подвел его к столу и принялся знакомить с сидевшими за ним друзьями.
– Казачки, это Ермолай Пугало, сотник, с ним не пропадешь! А это Васька Луков, Петюня Шацкий, Николка Роговец, Лукьян Семенов…
Пугало впился взглядом в лицо одного из сидящих. Николка? Роговец? Твою ж мать! Как?! Ему из-за этого гада из Москвы пришлось бежать, и все ради того, чтоб нос к носу встретиться в этом Богом забытом кабаке?!
– Сидай, выпей с нами, друже, - загалдели казаки, хлопая Ермолай по плечу.
– Ха, да мы знаемся!
– воскликнул Никола.
– Здорово, братец. Выходит, тебя теперича Пугалом кличут? За это, что ль? Это тебя девка приложила?
Он выразительно ткнул пальцем в щеку Ермолая. Тот отшатнулся, потер шрам и процедил сквозь зубы:
– В бою саданули.
Роговец расхохотался на весь кабак, под кустистыми бровями лукаво блеснули карие глаза. Между тем подскочил целовальник, поставил на стол свечу в оловянном подсвечнике, штоф вина и оловянный же стакан. Ермолай сходу плеснул себе полный и залпом выпил.
– Что за девка?
– заинтересовался Гришка.
Пугало грозно уставился на Николу и, не глядя на Хортица, бросил:
– Попутал Роговец.
– Ну как же, как же, - залился тот, но,
– А могет, и всамдель попутал.
– А пить-то ты горазд, Ермолка, - засмеялся молоденький казак, которого Хортиц назвал Лукьяном, - полон стакан кувыркнул махом.
Мысленно порадовавшись, что разговор перешел на другую тему, Пугало кивнул:
– Агась, мы могем.
– Давайте-ка, братцы, за здравие царя Ивана Дмитрича!
Казачки дружно подняли стаканы, выпили и загалдели. Шум, болтовня, стук посуды, смех… Лишь Ермолай сидел молча, прикидывая, насколько опасен для него Роговец. Нет, пожалуй, бояться нечего, уж кто-кто, а Заруцкий за какую-то там девку корить не станет. Подумаешь, снасильничал, да у атамана в войске сплошь и рядом такое. Тогда почему душа волком воет, предупреждая об опасности?
– Давеча из Москвы прискакали, когда мои на воротах стояли, - услышал Пугало голос Гришки, - дык, сказывают, то послы от бояр к Иван Мартынычу.
– Прям послы?
– недоверчиво спросил Никола, почесав бороду.
– Ну, прям не прям, а люди государевы. Поди, об замирении хлопотать станут. Так что, могет, братцы, и распустит нас атаман заместо похода-то.
– Ага, хрен им да редьку, - пьяно воскликнул Лукьян.
– Какое замирение? Пожгем Москву, меха да шелка их отымем, тогда и поглядим.
Ермолай нахмурился. Вот так так! Это что ж получается? Приехали чины московские, умаслят атамана, и все. Нагрянут люди Пожарского, те, что его ищут. Н-да, только он вздохнул свободно, решив, что Роговца бояться не стоит, а тут на тебе, новый поворот. И что тогда? Снова бежать? В Дикое Поле аль еще куда? Сколько ж можно?! Нет уж, кончать с Николкой надо, пока худого не случилось. Согласится Заруцкий или повесит послов, еще поглядим, а всякий день ходить, словно под топором… Проще порешить, и всего делов
Застолье продолжалось уже часа три. Пугало захмелел, в голове шумело, дьявольски хотелось спать. Но уйти он не рискнул, а ну как Николка осмелеет, пока его нет, и проболтается Гришке и остальным.
И тут Роговец встал, похлопал Хортица по плечу:
– Ладно, братцы, идти мне надобно.
– Куды? Рано больно!
Но он, не слушая, кинул на стол медяк и направился к двери.
– Погодь, Никола, я с тобой, - тут же подхватился Ермолай.
Они вышли, слегка пошатываясь, холодный ветер пахнул в лицо запахом далекого костра. Внизу, под крутым берегом, катились темные воды Воронежа.
– Ты, Ермолк, не боись, про девку ту убитую я молчок, - язык у Роговца слегка заплетался.
– А то не ведаешь, что я ее не убивал. Сама удавилась.
– Сама-то сама, да не без твоей причастности.
– А кто меня подзуживал?! Давай, мол, неча робеть… А теперича не замазанным остаться хошь? Ты, Николка, не сумлевайся, коли меня потопишь - вместе утопнем.
– Да уймись ты, сказываю ж - не проболтаюсь.
Но Ермолай на его слово полагаться не желал. И потому, когда кабак остался позади, осторожно огляделся. Дорога шла вдоль берега, вокруг темно и пусто: с наступлением вечера оставшиеся в крепости жители запирались в своих домах, чтобы не попасть под руку хмельным казакам.