Младенца на трон!
Шрифт:
– Никого, - тихо сказал вышедший из ставки Пожарский.
– Пусто.
Услышав это, Васька упал на колени, поднял лицо к небу и отчаянно завыл:
– Господи-и-и!!
Князь, мельком осмотрев трупы, все понял. Между тем, к царскому шатру подбежали запыхавшиеся ратники.
– В погоню!
– скомандовал Пожарский.
– Черкасского сюда, Троекурова, Сулешева! Немедля!
Несколько человек бросились исполнять приказ, остальные заметались между шатрами. Василий встал и на подгибающихся ногах пошел куда глаза глядят. Споткнулся обо что-то, глянул - снова трупы. И здесь был бой, и здесь полегли
– Ва-ась, - раздался откуда-то слева тоненький голосок.
Страж рывком обернулся - впереди, у чьей-то ставки, стоял в окружении иноземцев Петр и радостно улыбался. Васька ахнул. Бросился к нему, упал на колени, обнял его ножки и зарыдал.
***
Той же ночью, лежа на мягкой походкой постели в своем шатре, Петр пытался привести мысли в порядок. План захвата царя теперь совершенно ясен. Кто-то из наших, то ли будучи подкупленным поляками, то ли действуя по своей инициативе, известил врага о времени штурма. Безусловно, все продумано заранее - иначе откуда бы взяться копии перстня? Да и атака крылатых гусар наверняка была отвлекающим маневром. Князь, сказал Самборский. Знать бы, какой. Даже здесь, на осаде, князей немало, а сколько их сидит в Москве? Останься Козлов жив, дознаться, кто его хозяин, было бы несложно, но неведомый злодей и это предусмотрел. Нда, враг хитер и опасен…
Мысли его снова и снова возвращались к событиям минувшего дня. Пожалуй, самого опасного за всю его жизнь. Конечно, немного стыдно за холодный, липкий страх, который буквально парализовал его в тот момент, но с другой стороны - кто бы не испугался, когда на него замахиваются саблей?
Снова и снова эта жуткая сцена вставала перед мысленным взором.
…Он сидел на походном троне, от ужаса втянув голову в плечи, и ожидал неминуемой кончины. Свистнула, рассекая воздух, сабля польского пана, а потом раздался лязг металла. И ругань.
– Дьявол! Что вы себе позволяете, пан Маржерет?!
Петр разлепил веки и с невероятным облегчением увидел, что французский клинок преградил путь сабле Самборского. Тот, сверкая глазами, двинулся на капитана.
Маржерет, ловко отразив пару ударов, сделал резкий выпад, и поляк рухнул к ногам Петра. Француз наклонился, поднял юного царя на руки и обернулся к соотечественникам. Те переглянулись, помялись и, наконец, один из них коротко кивнул, одобряя действия капитана.
– Быстрее, сир, - обратился Маржерет к Петру.
– Здесь небезопасно. Я позабочусь о вас.
Юный царь внимательно посмотрел на капитана: не врет ли? Не попытается ли похитить его, усыпив бдительность сладкими речами?
Маржерет махнул своим людям, и те выбежали из шатра. Через несколько мгновений Петр услышал голос одного из французов:
– Мы берем царя Московии под свою защиту, панове.
Петр не сразу поверил в благие намерения соотечественников. Сомнения исчезли, когда они предложили ляхам забрать тяжелораненого пана Самборского и убираться. Те, прикинув, что их раз в десять меньше, вынуждены были согласиться.
Маржерет спрятал
– Поздравляю вас со взятием Смоленска, сир. Похоже, ваши войска одержали сокрушительную победу.
– Благодарю. Но скажите же, мессир Маржерет, что заставило вас передумать? Ведь вы служили польскому королю.
– Вы, должно быть, считаете меня предателем, сир, - усмехнулся капитан.
– Но нам не только было поручено доставить вас в Краков, но и обещано, что вы не пострадаете. Я не воюю с детьми. Когда пан Самборский закричал, что имеет приказ убить вас, я счел наш договор с королем расторгнутым. Но если ваше величество посчитает невозможным нанять меня после этого, я пойму и удалюсь во Францию.
– Вы спасли мне жизнь, мессир капитан, - улыбнулся царь, - и я не собираюсь брать назад свое предложение.
А потом… потом появились наши, и их радости при виде Петра не было предела. Глядя, как безмерно счастливы Пожарский, Васька, ратники, он прослезился от умиления и благодарности. За что они его так любят?
Петр ворочался с боку на бок и улыбался, прислушиваясь к звукам пира, доносившимся из всех шатров. Пусть, пусть люди празднуют, они заслужили…
Глава 23
– Ибо кто дает, тот получает, кто забывает себя, тот обретает, кто прощает, тому простится…
Речитатив пономаря убаюкивал лучше всякой колыбельной. Петр стоял, держа свечу в руках, и почти дремал. Что за охота, в самом деле, проводить службы в такую рань? Неужели они не знают, что в шесть утра лучше всего спится?
Он приоткрыл один глаз и оглядел сонные лица молящихся. Здесь, в полуразрушенном Никольском соборе Вязьмы, присутствовали и Пожарский, и Троекуров, и Васька, и только что приехавший Филимон. Оставив князя Черкасского обустраивать смоленский гарнизон, рать двинулась на восток, в столицу. Пожарский предпочел бы выступить на Новгород, пока армия на подъеме, но на Москву шло войско Заруцкого. Пришлось возвращаться.
Как вообще получилось, что у атамана хватает сил угрожать им? Ведь в реальности почти все казаки перешли на сторону царя благодаря подаркам, щедро посылаемым из столицы… Петр украдкой почесал голову. Да, похоже, своим появлением и всем тем, что за этим последовало, он изменил историю, и теперь кое-что идет не так, как должно. Видимо, скаредный Шереметев не послал даров казакам, или их, ратовавших за Романова, не устроил трехлетний царь. Так или иначе, по донесениям, с Заруцким идут не меньше пяти тысяч человек. И если ничего не предпринять… Страшно и подумать.
Несколько часов спустя он уже сидел в своих покоях - а в Вязьме царя разместили в бывших воеводских палатах - и беседовал с Пожарским. В углу пристроился за столом Филимон с пером в руке. Верный Васька, как всегда, сидел под дверью.
Стоя на лавке у окна, столь узкого, что оно больше походило на бойницу, Петр задумчиво смотрел на Никольский собор. Облупившаяся, со сколами, краска стен, покореженная крыша, обрушившееся крылечко - печальное наследие польского завоевания. Позади храма высился деревянный частокол крепости.