Младенца на трон!
Шрифт:
Тот пристально посмотрел на него из-под косматых бровей и также тихо ответил:
– Государству Московскому Богоданный венценосец зело поваден. И бысть нам, православным христианам, отныне в любви и соединении, и прежнего межусобства не чинить.
– Ты, чай, атамана приехал уговаривать? И что, согласится он али как?
– Ивашка-младенец, коего вы ныне царем величаете, и мать его, иже имеет дерзость царицею называться, падут смертью лютою. Так что негоже вам противиться, самое время податься под руку государеву. И ведаю: бысть посему.
– Эй, я готов, веди.
Ермолай обернулся:
– Сенька, проводи их к Иван Мартынычу!
– крикнул Пугало, а сам долго смотрел им вслед, мучительно размышляя.
От натопленной печи шел жар, лениво расползаясь по горнице. За накрытым столом сидели двое: Иван Заруцкий и Василий, посланец царя.
Исподлобья поглядывая на гостя, атаман размышлял. Эх, сколько ж времени потеряно! По-хорошему, надо было по весне на Москву идти, пока еще мальца того на царство не венчали. Но сил тогда было мало, и Заруцкий не рискнул. Все надеялся на подмогу, все ждал. А теперь что? Баловень вовсе не пришел, люди Самойлова, утихомиренные дарами и обещаниями царя, перешли на его сторону. Да и в Ивановом войске начались шатания, ежедневно то один, то другой есаул сообщал о сбежавших. Города и селения Тульского уезда целовали крест московскому государю и поднимались против атамана. Надо бы торопиться с наступлением, да куда там: даже вместе с теми, кого привел Косой, войско Заруцкого едва насчитывало три с половиной тысячи человек. На небольшие городки сил пока хватало, но на Москву с этим не пойдешь. Оставалось одно - сидеть в Одоеве и ждать Васковского с его сотнями. Вот атаман и сидел. И ждал. И дождался: теперь напротив него сидел государев посланник.
Заруцкий разлил по стопкам брагу и начал:
– Ну, сказывай, чего там твои бояре удумали?
– Не бояре, а сам царь, - возразил Василий.
– Ага, вестимо, кто ж еще. Думаешь, я не ведаю, что ваш царь не больше нашего?
– Государь у нас един, и, поелику он Божий посланец, так и в свои несовершенные лета мыслит получше нас с тобой.
– Ох, чую, бояре хитрость задумали, - усмехнулся Заруцкий и, подняв стопку, примирительно добавил: - Ладно, с Богом.
Выпив, Васька поудобнее устроился на лавке, прислонился к стене и сложил руки на груди.
– Слушать-то будешь аль нет?
Иван, хрустя соленым огурцом, кивнул.
– Царь Петр Федорыч готов тебе и твоим людям прощение даровать. И даже боле: воеводою тебя сделать. Вот только воеводство свое ты должон сам отвоевать.
– Это как же?
– А вот так. Наказывает тебе великий государь отбить донскими и запорожскими силами у турок Азов и засесть там. А уж он тебя всемерно поддерживать станет, слать оружие, еду да питье. В общем, для казачков твоих довольствие. А возьмешь крепость - посадит царь тебя своею милостью воеводою на многие лета.
Заруцкий расхохотался весело и заразительно, изо рта на дубовый стол выпал непрожеванный кусочек огурца.
– Никак твой премудрый самодержец решил еще и с османами воевать?
– А это не твоя печаль. Возьмешь Азов - будет тебе слава да богатство. Пойдешь на Москву -
– Да ты, небось, подкупом аль силой его сюда притащил.
– Ты, Иван, людей совсем не разумеешь. Ужель не понял, что искренне он глаголал?
Подперев буйную голову рукой, атаман задумался. Да, в словах Амвросия сомневаться не приходилось, он человек известный и врать не станет. А значит, и в самом деле Маринку ждет смерть на Москве. Бог бы с ней, с Маринкой, но вот Ивашка, сын, к тому же кандидат в цари и его, Заруцкого, пропуск в лучшую жизнь. Может, и в самом деле не стоит идти на Москву, а сделать, как наказывает царь? Азов… А что, неужели он крепость не возьмет? С его-то силами, да еще по дороге, пока доберется до Низу, сколько присоединится. И запорожцев можно позвать на помощь. Конечно, придется постараться - Азов казаки уже брали, но чтоб засесть там…
– И что ж, ежели я отвечаю согласием? Как мне крепость оборонять, когда турецкий султан придет?
– Год просидишь там, и опасность минет. Поверь, опосля османцам не до тебя станет.
– Да, паря, доишь ты шибко, да молоко жидко. Неужто не боятся бояре, что я там другого государя посажу?
– усмехнулся Иван.
– А вот это не сбудется. Ежели даешь добро на Азов, то Маринку с сыном надобно выдать.
– Что?!
– Заруцкий вскочил, черные глаза загорелись грозно и страшно.
– Да в уме ль ты, посланец?!
Он схватился за саблю, но Василий продолжал сидеть, сложив руки на груди, лишь веснушки чуть вспыхнули на его круглом лице.
– Погодь, Иван, не горячись. Головушкой своей покумекай. Князь Пожарский Смоленск взял да с войском на Москву воротился. С Польшей да Швецией со дня на день замиримся. Вся рать наша теперича супротив тебя встанет. Города да крепости уж государю новому присягнули. Нету у тебя надежи это все вспять оборотить. Тебе нынче одна дорога - на плаху, коли с царем-батюшкой не уговоришься.
– Да я тебя на куски изрублю!
– И что с того выгадаешь? Лишь опалу государеву. И кол, как старец Амвросий сказывает.
Атаман, внимательно посмотрев на Ваську, вдруг рассмеялся.
– А ты, погляжу, совсем бесстрашный. Любо! А то давай ко мне, есаулом поставлю.
Василий закатил глаза и обреченно махнул рукой: дескать, что с дураком разговаривать. А Заруцкий вернулся на свое место, разлил еще по чарке, махом опрокинул свою и задумался.
Да, хитер, конечно, царь, хочет опасного врага подальше от Москвы отослать, а заодно от соперника избавиться. Ан нет, государь премудрый, не выйдет. У нас тут свой венценосец имеется, не хуже тебя. И мы его тебе не выдадим!
Он поднял на собеседника мутный взгляд и рявкнул:
– Ступай отсель! Понеже ты посол да при старце, худого тебе не сделаю, и на том Бога благодари.
Но Василий, неторопливо осушив свою чарку, упрямо покачал головой.
– Государь велел мне три дня тута оставаться. Мол, тебе, чтоб поразмыслить, время надобно.
– Ну уж нет, - снова разгорячился атаман.
– Я здесь хозяин, а про твово Петьку и ведать не хочу. В ночь не погоню, а на рассвете чтоб духу твоего в крепости не было! И боярам передай, что я Ивану Дмитричу вовек не изменю!