Младенца на трон!

Саган Ил

И Рождество Москва встречала, уже не имея явных врагов.

[26] Новгородский Детинец - название крепости Великого Новгорода.

Глава 27

Карета мерно покачивалась, навевая сон. Летняя духота обволакивала, сквозь знойное марево виднелись вспаханные поля. Даже лошади, утомленные июньской жарой, не ржали, лишь устало цокали подковами по пыльной дороге. Петр покосился на Шереметева: разморенный

боярин дремал, лоб под круглой тафьей взмок от пота, и время от времени круглые капли сползали по лоснящимся щекам, теряясь в густой бороде. Напротив, нелепо приоткрыв рот, спала мамка, невысокая грузная женщина лет сорока в шелковом убрусе и платье-летнике.

Царский поезд возвращался с богомолья из Свято-Троицкого Сергиева монастыря. Впереди кареты, вяло перешучиваясь, брели в пыли дороги полсотни стрельцов. Петр лениво смотрел в окошко, время от времени тяжело вздыхая.

Как же жарко! Сейчас бы мороженого, но где ж его взять. И ведь никуда от этой духоты не денешься, приедет домой - там ничуть не прохладнее. Даром что дворец новый приказал возвести, только ведь кондиционер там не установишь. Водопровод вон еле-еле осилили, и на том спасибо. Правда, Теремной (а именно так, не мудрствуя лукаво, Петр назвал дворец) построен из камня, и в нем чуть прохладнее, чем в старых деревянных палатах. Но все равно тяжко. Скорей бы зима, лед и… коньки.

Как-то морозным январским днем царский возок проезжал в Кремль по мосту через Неглинку. Светило солнце, скрипели полозья возка, весело поблескивала скованная льдом река… Тогда, глядя на нее, Петр вдруг вспомнил, как в детстве они с приятелями бегали на скорость на коньках, как во время путешествия по России знакомые затащили его на хоккей…

Тем же вечером он приказал изготовить себе коньки. И через три дня вся Москва сбежалась посмотреть, как юный царь на невиданных, привязанных к сапожкам полозьях, скользит по льду Москвы-реки, обгоняя едущих вдоль берега всадников.

Поначалу Петр просто хотел покататься. Но когда неделей позже увидел на реке нескольких мальчишек с привязанными к валенкам коньками, ему пришло в голову, что спорт не меньше, чем культура, может развить страну. И он приказал организовать команды, которые самолично учил правилам хоккея, керлинга и даже столь популярных во Франции лыжных гонок. А с приходом тепла рассказал о футболе, теннисе, регби, баскетболе. Мальчишки и юноши с удовольствием пробовали свои силы в разных видах спорта.

Впрочем, это было далеко не единственным занятием юного царя. После установления мира дело, наконец, пошло, и задуманные им планы начали осуществляться. Сначала понемногу, со скрипом, но потом завертелось так, что он не успевал все контролировать.

Первыми по ставшим почти безопасными дорогам прибыли из Европы семь живописцев, которых Петр пригласил, чтобы устроить художественную школу. Поначалу эта затея была принята в Москве с настороженностью, но со временем прижилась. Глядя, как царь украшает стены покоев парсунами и пейзажами, придворные начали подражать ему, заказывать портреты и развешивать их в своих домах. А люди попроще, видя, какие деньги платит знать за ставшую модной живопись,

стали отдавать детей в художественную школу.

За художниками последовали алхимики. Эти люди сочетали в себе знания по медицине, фармакологии, математике, и юный царь надеялся, что при правильной постановке дела они смогут стать основой научной школы. Так и случилось: едва освоив русский, иностранцы уже обучали московскую молодежь премудростям известных в Европе наук. Петр прилагал все усилия, чтобы образование стало модной тенденцией, показателем значимости в глазах царя, а значит, и государства.

"Глупых и негламотных на службу блать не стану!" - объявил он боярам, чем поверг их в настоящий шок.

Впрочем, не менее важным Петр считал и медицину. Он приказал организовать лечебницы при крупных монастырях, где трудились обученные иностранными лекарями монахи. Сам же, как мог, объяснил необходимость гигиены, не забыл и про стерилизацию инструментов и перевязочных материалов при операциях. Да что там гигиена, он даже подал эскулапам идею гипсовых повязок при переломах.

За этими занятиями прошло полтора года. Все, казалось, смирились с Петром в роли царя, и никто больше на него не покушался, ни пытался выкрасть. Жизнь текла активно, и порой, ложась спать, он ловил себя на мысли, что за весь день ни разу не вспомнил о Париже.

Уже подъезжали к Москве, когда до слуха царя донеслись разноголосые крики. Вид ему закрывала широкая спина кучера, и он выглянул в боковое окошко.

По обеим сторонам дороги теснились бревенчатые домишки, новые, но неказистые, окруженные частоколом. Высыпавшие на улицу слободские и посадские жители склонились в земном поклоне, а крестьяне попадали на колени перед царским величеством. Все они с интересом косились куда-то вперед, в ту сторону, куда направлялась карета. Стрельцы, шедшие впереди, примолкли и сбавили шаг.

"Уж не пожар ли?" - встревожено подумал Петр, и в этот момент карета остановилась.

Шереметев встрепенулся и потер ладонями мясистое лицо.

–  Что там?
– требовательно крикнул он в окно.

Рядом тут же появился всадник и, пригнувшись, ответил:

–  Толпа на дороге, Федор Иваныч.

–  Чего хотят?

–  Не ведаем.

Между тем голоса становились все громче, уже можно было различить крики:

–  Пусти-ка, служивый!

–  Челобитная батюшке-царю.

–  Да нам только б маненько…

Петр наконец разглядел толпу мужиков, преградивших дорогу царскому поезду. Было их не меньше сотни - всклокоченные, бородатые, в светлых рубахах, подпоясанные кто кушаком, а кто и просто обрывком веревки, удивительно похожие друг на друга. Позади них стояли люди посолиднее, по виду посадские и торговцы.

Обреченно вздохнув, Шереметев полез из кареты, и через несколько мгновений послышался его гневный голос:

–  Чего вы тут, ироды?

–  Бьем челом великому государю…

За все время царствования Петра такое было впервые. Конечно, челобитчики приходили в Кремль, но чтоб останавливать на дороге… Он с недоумением пожал плечами и принялся дергать дверцу кареты.