Младенца на трон!
Шрифт:
Толпа снова загудела, поддерживая предводителей. Петр сжал губы и упрямо покачал головой.
– Не бывать сему! Соберу особую службу, она и сыщет виновных. Как найдет - накажу их. А вам на растерзание не отдам, довольно дикости! Я над вами царь, мне и об душах ваших заботу держать, не дело их грехом смертоубийства отягощать!
– Испокон веков так повелось, великий государь, - возразил Соколов.
– Ежели кто бескрайним своим мздоимством казну пустеет да народ обижает, того народу и отдают на расправу.
– Довольно крови, и без того немало вы пожгли да пограбили. Аль, думаете, мне неведомо
– А Собор что же?
– крикнули из толпы.
– Собор созову, - кивнул Петр.
– И от всех сословий, и боярских, и дворянских, и ваших всех, велю быть на нем выборным. И на Соборе том все вместе и порешим, как нам жить дале. Ну что, согласны ль?
Стоявшие далеко и не слышавшие слов царя дергали за рубахи передних и жадно слушали, что те передавали. Гул прошел от кареты во все стороны, и вот лица людей просветлели, толпа радостно загудела, в воздух полетели шапки.
Петру пришлось снова поднять руку и ждать несколько минут, пока все успокоятся.
– Ноне же расходитесь по своим дворам, а кто вдругорядь пойдет в поджоги аль разбои, наказан будет сурово! И повелеваю вам мир боле не нарушать, а ежели что неладно…
Он ткнул пальцем в сторону Теремного дворца.
– Нынче же велю повесить под окном ящик, да чтоб его по утрам опускали, а вечерами подымали. А вы, люди добрые, в каждый день кидайте туда челобитные, дабы мне, царю, о жизни вашей ведать.
***
Петр сидел на царском месте, специально для самодержца установленного рядом с иконостасом, и украдкой его разглядывал.
"Надо же, Мономахов трон! Странно, а где он раньше был? Я видел его, когда ездил в Москву, но тот был старый и потертый, а этот совсем новенький!"
Царское место и впрямь впечатляло. Оно походило на резной деревянный шатер, покоящийся на четырех витых столбах, которые в свою очередь стояли на фигурках неведомых зверей. Нижняя часть прикрывалась позолоченными панелями с вырезанными на них сценами русской жизни. Специально для Петра сиденье немного приподняли, и все пространство церкви Успения ему было видно как на ладони.
Он сидел, оглядывая высокое собрание, и размышлял. Удастся ли его хитрость? Бунт подавить удалось, а вот достаточно ли испугались бояре да церковники? Ведь не зря же он позволил разгореться восстанию, не зря столь долго не давал ответа на челобитную: все ради того, чтобы знать побоялась и нос со двора высунуть, и противиться предложениям царя на Земском соборе. Более того, сегодняшним утром Петр тайно попросил Пожарского привести на площадь стрельцов - пусть строптивые думцы не забывают, что опасность близко.
Рядом с троном за столом сидел Филимон и тщательно все записывал речи выступавших. Митрополиты, бояре, окольничие и кравчие разместились на поставленных полукругом лавках, соперничая блеском одежд с золотым иконостасом. За их спинами стеной стояли дворяне, стрельцы, казаки, посадские. Духота, теснота и назойливые мухи делали
С трудом подавляя зевоту, Петр слушал бубнеж князя Куракина. Тот долго и нудно вещал о предложениях высшего сословия, но речь его в основном сводилась к перечислению заслуг бояр в деле управления государством. Разморенные жарой, они лениво развалились на лавках и только что не храпели. Царь с раздражением поглядывал на них и пытался понять, что эти люди - ленивые, неповоротливые - делают у власти. Отменить бы местничество!
Он увлекся этой идеей задолго до Собора. И даже обсуждал ее с Воротынским и Пожарским. Оба в один голос сказали: дело хорошее, но опасное. Очень. И, чтоб бояре не взбунтовались или, чего доброго, не потравили, вводить это нужно постепенно. Но Петр, не желая отступать, велел князю послать своих людей к стрельцам, казакам, посадским, дабы тайно продвигать в народе нужные идеи. И теперь в нетерпении ждал, выскажется ли какое-нибудь сословие против местничества.
Он вытер пот, сбегавший струйкой из-под шапки. Господи, ну почему он не оказался в двадцатом веке? Эдакая жарища… Ладно, кондиционера нет, но хоть бы какой захудалый вентилятор! Чего ради терпеть эти мучения? И, как назло, одевают в плотные, не пропускающие воздух одежды. Вот и сейчас - тяжелое парчовое платье, золоченая бармица… Да еще Куракин бубнит, как пономарь. Нет, так и в самом деле уснуть недолго, пора задуманный план приводить в исполнение.
– Благодарствую, Иван Семеныч. Да только негоже нам себя возвеличивать, коли людям плохо живется, - прервал князя Петр.
Тот замер от неожиданности, а по рядам прокатился недоверчивый шепоток. Царь усмехнулся: "Еще бы им не удивляться, ведь они о моей "крепкой разумности" знать не знают".
– Очувствуйтесь, бояре, время за дела браться, - воскликнул он и повернулся к стоявшему у расписанной стены Соколову: - Ну-ка, Иван Ларионыч, а вы что на сословном совете порешили?
Тот поклонился, неловко задев локтями окружающих, и передал свернутый в трубочку свиток.
– Вот в грамотке, великий государь, все написано. Сия не токмо от торгового люда, но от всех, кто к тебе с челобитьем давеча приходил.
К нему шустро подскочил дьячок, взял пергамент и, вернувшись на свое место, по знаку царя начал читать. Петр внимательно слушал: он уже решил для себя, что нужно делать, и искал в народе поддержку, на которую мог бы опереться.
– А якоже бояре на местах сидят по древности рода, то и не крепкий разумом да недобрый бьет челом государю, дабы не служить ниже иного, мудрого и постоянного…
"Вот оно! Молодцы ребята, додумались!".
Почти дремавшие бояре встрепенулись и недовольно загудели.
– А за Великую Смуту богобоязненность оскудела в прихожанах да в священниках. Ноне в церквах людишки не стоят со страхом и благочинно, а дела свои втихомолку учиняют. Равно и иные служители есть именем пастыри, а делом волки…
"И это верно, продажных церковников хоть отбавляй. Но за это возьмусь попозже, поначалу надо самое важное устроить".
На этот раз недовольство прокатилось по рядам священнослужителей, послышались возмущенные возгласы. Со своего места поднялся Иона, митрополит Крутицкий, а ныне и местоблюститель патриаршего престола.