Младенца на трон!
Шрифт:
– Теперь ты давай сказывай.
– Об чем, батюшка?
– Да все об том же. Аль, думаешь, не видал я, как ты на Иван Михалыча хмыкал?
Писарь усмехнулся и пожал плечами.
– Что ж тут сказывать, надежа-царь, лихо приходится людишкам твоим. И впрямь обложили их бояре со всех сторон, аки волков в охоте. Туда глянешь - такая подать, сюда - эдакая. Кругом пошлины на свободный-то люд, а те, кто в крепости, оброк да барщину тянут. И всем уж больно невмоготно.
– Но как-то ведь живут?
– Какие без семей, те в степь многие бегут, кто в Азов к Заруцкому, а кто в Дикое
Слушая писаря, Петр мрачнел на глазах. Какой же он идиот: положился на думцев! Увлекся военными и культурными преобразованиями, а до экономики руки так и не дошли. Тянул из казны последнее, мол, я царь, дайте мне денег, и все тут! Ну, не осел ли?
Ладно, хватит себя казнить, толку от этого никакого. Да, сплоховал, но надо исправляться. Брать все в свои руки. Только ведь бояре костьми лягут, чтоб никаких новшеств не допустить и власть сохранить. В одиночку с ними бороться бессмысленно, тем более, неизвестно, сколько времени осталось ему провести в этом мире. Вон Петр Первый всю жизнь положил, чтоб закостенелую Русь с места сдвинуть, а ведь было это на столетие позже. А сейчас местничество процветает, бояре друг другу за должности глотки рвут, а на остальное им плевать. Отменить бы его, и крепостное право заодно. Но как? Нет, такое он не потянет, еще свергнут да убьют, чего доброго. Вот если б были надежные помощники… Филимон и Васька жизнь за него отдадут, да только толку от них, они люди маленькие. Воротынский, хоть и верный человек, но против своих вряд ли пойдет. Пожарский? Он, конечно, поддержит в случае чего, но у него и с войском забот выше крыши. Да, похоже, в экономической реформе союзников нет.
Однако и сидеть сложа руки нельзя, народ возмущается. Пока мужики настроены довольно мирно, но уж кому-кому, а Петру-то известно, чем кончился Соляной бунт. Подумать страшно, что может начаться через несколько дней. Впрочем… А что, мысль неплоха!
Филимон, все это время сидевший неподвижно и напряженно наблюдавший за царем, увидел его просветлевшее лицо и улыбнулся.
Глава 28
– Надобно б нам с тобою, Василий Григорьич, что-то учинить, дабы и прибыли сохранить, и головы не лишиться.
– Это мы завсегда, - улыбнулся Телепнев.
– Сказывай, что умышляешь.
– Так ведь дело-то простое, - снисходительно кивнул Шереметев, - всего-то и делов - книги разрядные подправить, чтоб чего лишнего не промелькнуло. Зазря, что ль, я твово братца в Казенный приказ пристроил?
Они сидели в старых палатах Федора Ивановича, которым он доверял намного больше, чем царскому дворцу. Уж здесь-то точно никто не подслушает, не то, что в Теремном, где того и гляди попадешь с такими разговорами в лапы завистников. А завидовали боярину многие.
Но сейчас положение Шереметева могло пошатнуться, и он занервничал. А потому срочно вызвал Телепнева - оговорить, что следует предпринять.
– Почто тебе разрядные книги-то, Федор Иваныч? Кто в них глядит?
– удивился думный дьяк.
– Э, не скажи, Василь Григорьич, не скажи. Один
Телепнев от души рассмеялся.
– Кто передумает, малец шестилетний?
– Ты, видать, его давно не видывал. Он хотя и мал ростом, но умишком-то горазд. Не поверишь, порой как взрослый сказывает. А глянет, бывает, так мороз по коже. Вот и ныне, сдается мне, замыслил он что-то.
Гость почтительно молчал, и Шереметев пояснил:
– Ответ на прошение то, кое людишки по дороге с богомолья нам подали, не велел в Челобитный приказ посылать. Время-то идет, чернь волнуется, а он и ухом не ведет. Как бы худого не вышло…
– Могет, позабыл просто? Чего с мальца-то взять?
Но боярин решительно покачал головой.
– Сумлительно. Ты, Василь Григорьич, пошли своих людей на улицы, пущай послушают, что там да как. Авось и сыщут зачинщиков этой треклятой челобитной. Там какой-то Платошка Гусев впереди всех выступал, да токмо мелок он для такого дела. Кто-то повыше за ним стоять должон.
– Дык а Охранная изба на что? Не ты ль ее учинил для сыску таких вот заговорщиков-то?
– Нет, им нонеча не могу довериться. Сам сыщи. А этих, из Охранной избы-то, я покамест придерживаю, так, на всякий случай. Не нравится мне, когда пригляд за нами есть.
Хлебнув холодного сбитня, Телепнев вытер усы и степенно кивнул.
– Добро, Федор Иваныч, не тревожься. Коли целью-то задаться, так там мно-ого сведать можно.
– А еще не худо бы намекнуть смердам-то, что, мол, боярин Шереметев не виноватый в соляной подати. А мутит, дескать, всем этим Иван Михалыч Воротынский. И пущай скажут, чает он, мол, царя малолетнего потравить да свово сынка на его место поставить.
Думный дьяк с удивлением взглянул на собеседника.
– Воротынский? Чем он тебе не гож?
– Да, чую, вперед меня в регенты рвется. Все с царенком шушукается, а Бог его ведает, об чем. А ну как и впрямь возжелает на мое место? Мне, Василий Григорьич, неможно к Петруше слишком близко кого подпускать. И так вон пес его верный ни на шаг не отходит.
– Это кто ж таков?
Шереметев вздохнул и задумчиво погладил бороду.
– А? Да Васька этот, коего князь Пожарский к Петруше приставил, когда его в церкви Успенья нашли.
– Помню, - кивнул Телепнев.
– Что ж, Федор Иваныч, задумка твоя мне понятна. Пошлю Алешку Власова с робятами его, вмиг все сведают про зачинщиков, ну и про вину Воротынского, само собой, не запамятуют. А теперича пойду, недосуг мне.
– Ступай, Василь Григорьич, ступай. Да Ефимке, братцу твому, не забудь про разрядные книги наказать. Пущай все сделает, как надобно, мол, деньги все шли на царевы забавы, а мы вовсе не при чем. Сам ведаешь, мы с тобой по одной плашке ходим, коли мне соляные промыслы в вину поставят, так и тебя не обойдут. Ты ж прибытку-то с пошлины не многим меньше мово имеешь.
Думный дьяк проницательным взглядом посмотрел в глаза Шереметеву. Да, намек весьма прозрачен: не спасет он боярина, так тот его самого погубит. Придется с ним одну лямку тянуть, а не то… Страшный человек.