Младенца на трон!

Саган Ил

Пугало перевел дыхание и огляделся - никого. Теперь нужно запастись доказательствами, чтоб государевы люди не усомнились, кто избавил царя от соперника на престол. Нагнувшись над телами, Ермолай бегло их осмотрел и заметил, как на мизинце мальчика блеснул крошечный перстенек. То, что надо! Он вырвал из мертвой руки Марины платок, одним движением ножа отсек пальчик, завернул его в полотно и сунул за пазуху.

Ну, все, дело сделано! Теперь надо найти царева посланника.

"Это ж в каком почете у государя я теперича буду! Небось, еще и наградит знатно!"

Воровато

осмотревшись, Пугало перекрестился и метнулся к дыре в заборе.

На втором этаже постоялого двора Василий мерил комнату нервными шагами, уговаривая себя успокоиться. Деревянные половицы жалобно поскрипывали.

Он знает виновника смерти Настены, и это главное. Безусловно, это тот самый сотник со шрамом, что пропустил их со старцем вчера в Одоев. Он, Васька, видел его, стоял с ним лицом к лицу - и не знал! Не знал! Не знал! И не убил!

Ладно, что ж теперь волосы-то на голове рвать. Нужно сообразить, как его найти. Можно сходить туда, вдруг негодяй все еще там? Или еще проще - отправиться к Заруцкому и спросить, кто вчера охранял ворота. Только ответит ли? К тому же, атаман требует, чтоб он срочно убирался из города, наверняка скоро пришлет своих людей…

Словно в ответ на его мысли, дубовая дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ввалились казаки. Ничего не сказав, двое схватили Ваську под руки, третий, видимо, главный, вытащил из-за его пояса саблю и скомандовал:

–  Пшел!

"Буйно они гостей выпроваживают", - усмехнулся про себя растерявшийся Василий.

Но поволокли его почему-то не к воротам, а к дому атамана. Втащили вверх по высокой лестнице, втолкнули в горницу и бросили на пол, к ногам Заруцкого. Старший отдал Ивану Васькину саблю, и тот бросил ее на стол, прямо среди плошек и сосудов. Один из них с грохотом упал на пол и разлетелся на мелкие кусочки.

Василий, оказавшийся на коленях, снизу вверх вопросительно взглянул на атамана. Вид у того был страшен: всклокоченные волосы, горящие лютой ненавистью глаза, раздувающиеся ноздри, перекошенное лицо.

–  Во-он!
– завопил Заруцкий, и казаков как ветром сдуло.

Иван подошел к пленнику, ухватил за ворот кафтана и рывком поставил на ноги.

–  Ну, сказывай!
– потребовал он, еле сдерживая ярость.

Васька растерялся еще больше.

–  Об чем?

Атаман размахнулся и со всей силы ударил его кулаком по лицу. Василий с размаху влетел спиной в буфет и упал, на голову ему посыпалась глиняная посуда.

–  Да ты что, ополоумел?
– гневно завопил он, сидя на полу и размазывая по лицу хлынувшую из носа кровь.

–  Сказывай, говорю, как Маринку с дитем убивал, сволочь! Я тебя на куски изрублю, паскуда, каждый палец поотрезаю!

Глаза у Васьки полезли на лоб - вот так новость!

–  Не трогал я твою Маринку, - начал было он, но тут же получил сапогом в живот и задохнулся.

–  Не трогал?
– зашипел Заруцкий.
– Ты давеча прибыл, а сегодня они оба умертвлены! И ты еще станешь лукавить?!

–  Да возле моего постоялого двора твоя стража стоит, думаешь, я не ведаю?! Нешто они не видали, что я токмо на заутреню

да обратно?!

Но атаман ничего не желал слушать. Глаза его сверкали злобой, и Василий понял, что жить ему осталось недолго.

"Нет, не могу я помереть, не отомстив Настениному обидчику!" - в отчаянии подумал он и закричал:

–  Ладно, ладно. Хошь изрубить меня - изруби. Но прежде дозволь последнее желание, коли я приговоренный.

–  А, так ты сознаешься, стервец?!
– взвыл Заруцкий и снова двинулся на Василия.

–  Ни в чем я не сознаюсь. Все одно зарубишь, тебе ж ведать не надобно, кто всамдель виноват. Вот - есть государев человек, ворог - значится, он и убивец.

–  Лжешь! Мне царева посланника казнить не с руки!
– заорал атаман и вдруг горько усмехнулся: - Эх, Васька, Васька… Я ж тебя как дорогого гостя принимал, стол с тобой делил, а ты…

Василий с трудом встал, вытер окровавленные руки о кафтан.

–  Негораздок ты, Иван. Сказываю ж, не трогал я Маринку с дитем! Я и не видал их даже.

Заруцкий вдруг притих, словно из него воздух выпустили, и в бессилии повалился на лавку.

–  Ладно, - голос его звучал теперь глухо и устало, - сказывай свое желание.

–  Хочу напоследок глаз на глаз повидаться с подручным твоим, Ермолаем Пугалом.

–  На кой ляд он тебе?

–  Дело у меня до него.

Атаман почесал вихрастую голову и ответил:

–  Глаз на глаз не дам, мало ль чего ты удумал. А сюда, так и быть, приведут. Дозволяю. Эй, кто там есть?

Велев вбежавшим казакам разыскать Пугало, Иван прислонился к стене и закрыл глаза. Злость улетучилась, и его накрыло отчаянное ощущение потери.

Оба молчали. Васька искоса поглядывал на лежащую на столе саблю, но между ним и ею сидел Заруцкий. Что ж, придется обходиться без оружия, он эту гниду, что Настену сгубила, и голыми руками придушит.

Для обоих время тянулось нестерпимо долго. Наконец послышались тяжелые шаги, и в горницу шагнул Ермолай.

–  Еле сыскали, - усмехнулся сопровождавший его казак и вышел.

Иван открыл глаза и неторопливо сказал:

–  Заходь, сотник. Дверь притвори.

–  Здорово, атаман.

Василий смотрел на врага, а в душе его поднималась буря. Увидел шрам на щеке Пугала… и потерял голову.

"Настена, моя Настена, как же ты билась, чтоб не даться этому паскуднику! Но куда ж тебе одолеть такого борова. Ну ниче, я его за тебя…"

Он вскочил и со звериным ревом бросился на Ермолая, намертво вцепился ему в горло. Тот захрипел, стараясь оторвать от себя Васькины руки.

–  Ты, сволочь, ты мою Настену снасильничал! Подыхай, стервец!

Они отчаянно боролись, Василий пытался задушить противника, а Пугало изворачивался и трясся, силясь освободиться. Заруцкий ошалело смотрел на них и вдруг увидел, как из-под кафтана Ермолая выпала окровавленная полотняная тряпка, в которую явно было что-то завернуто. У атамана потемнело в глазах: он узнал платок Марины. Одним прыжком он оказался рядом, оторвал Ваську от сотника и отбросил на лавку. Потом нагнулся, рывком развернул полотно… и глаза его полезли на лоб.