Младший научный сотрудник 2
Шрифт:
— Бабочка? — уточнил я, — валютные операции?
— Она самая, до восьми лет с конфискацией, а если повторно, то до пятнадцати. И тоже с конфискацией. А таким делами сам понимаешь, кто у нас занимается.
— Получается, что я тут по краю бритвы прошёл, — огласил я итог своих раздумий, — не, а проверка дисков и принтеров тут при чём тогда?
— А у Мишки нашли распечатку Солженицына, — пояснил Шура, — не «Архипелаг», за него сразу восемь лет дают, а всего только «Раковый корпус», но и этого достаточно для проверки, кто и где это напечатал…
А
— Привет, — сказал он мне с кривой ухмылкой, — Камак. Ты, говорят, серьёзно приподнялся в последнее время?
— Какое там, — попробовал отшутиться я, — повыше вас сижу, конечно, бункерных старожилов, но до шестого этажа с Наумычами и Абрамычами мне как до Луны.
— Какие твои годы, — продолжил Миша с той же ухмылкой, — дотянешься. Если ты Кротов ищешь, то это вон в том углу, — и он показал пальцем.
Надо ж, с неожиданной злобой подумал я, все у нас всё и обо всех знают… деревня в Тамбовской области просто, а не институт прикладных проблем. И я развернулся прямиком в тот угол, куда указал Миша. Добраться дотуда оказалось не такой уж тривиальной задачей — пришлось перелезть через гору складированного оборудования и протиснуться в довольно узкую щель между стеной и швеллерами поддержки антресолей (да, тут тоже свои антресоли имелись, поменьше наших, но имелись). А вот и та самая железная дверь с табличкой «Зона №1». Хорошее место зоной не назовут, вздохнул я, набирая код 911 на кодовом замке.
Дверь не щёлкнула замком, как это могло бы представиться, а взяла и отъехала в сторону, скрывшись в углублении справа. Затейники какие, думал я, переступая порог. Дальше тут была железная лесенка вниз, я и начал по ней спускаться, а дверь за спиной бесшумно встала на своё место. На двадцатой по счёту ступеньке лестница закончилась и перед моим носом оказались уже три железные двери, налево, направо и прямо. Без каких-либо табличек. Прям как в русской народной сказке, подумалось мне, налево пойдёшь — коня потеряешь…
Про такой поворот сюжета Октябринович мне что-то ничего не говорил. Толкнул левую дверь — судя по петлям, они все внутрь открывались — закрыто. Правую — то же самое. Центральная же подалась и распахнулась со страшным скрежетом, открыв новый коридор, в конце которого виднелся стол с настольной лампой, а за ним живой человек, охранник, судя по всему. Я обрадовался ему, как родному, промаршировал эти десять метров по кафельному полу и доложил, держа в руке пропуск с красной полосой:
— Я Пётр Балашов, меня вчера к вам работать определили.
— Балашов, говоришь? — ответил охранник, забирая у меня пропуск, — это хорошо, что
Я пожал плечами и зашёл в правую комнату — это оказалась раздевалка со шкафчиками по стенам, скамейкой в центре и даже душевой комнатой в самом конце помещения. В душ я не пошёл, а вместо этого открыл замочек у шкафа номер 13 и переоделся в синие штаны и майку, почти такие же, которые в больницах врачи носят. Потом вернулся к охраннику.
— Пропуск у меня остаётся, — и он положил его в ящик стола, — а ты двигай вперёд по коридору, там тебя встретят и всё объяснят.
— А что там ещё за две двери были после лестницы? — зачем-то полез в уточнения я, — которые налево и направо вели?
— У тебя допуск недостаточный, чтоб это знать, — пояснил мне охранник в доступной форме, — вот первую форму получишь, тогда, может, и расскажут. А сейчас дуй по коридору.
И меня там действительно встретили, в этом коридоре, и даже проводили на моё новое рабочее место… и даже поделились обрывками информации, что я тут должен буду делать и чем отдел занимается в принципе…
Больница номер 40
А вечерком я с работы проехал прямиком к папаше Зиночки, благо от кольца 60 автобуса туда было рукой подать. Синие бахилы меня надевать не заставили, а просто сказали, где сидит товарищ Лебедев — я и прошёл на этот четвёртый этаж по стёртой тысячами врачей, больных и посетителей лестнице.
— Иннокентий Антоныч? — спросил я, когда мне разрешили войти в кабинет с названием «Ординаторская», — я Петя Балашов, вчера звонил вам.
— Угу, — ответил Антоныч, оказавшийся мужчиной возрастом под полтинник и с абсолютно лысой головой, — садись, сейчас поговорим.
И он продолжил заполнять какую-то статистическую хрень в тетрадке формата А4, а потом ещё и по телефону позвонил и поругался с неведомым Михалычем насчёт графика дежурств. А через десяток минут он наконец и на меня обратил своё благосклонное внимание.
— Значит, Балашова Клавдия Николаевна твоя мать… — задумчиво начал он.
— Так точно, — подтвердил я, — родная.
— Документ какой-нибудь покажи, — потребовал он, — а то у нас сейчас с разглашением врачебной тайны очень строго.
— Пропуск на работу пойдёт? — и я выложил у него перед носом кожаные корочки с с моей фоткой и лиловой печатью ИППАНа.
— Пойдёт, — коротко бросил он, я забрал пропуск назад, а он продолжил, — проблемы у твоей матери, парень, вот что я тебе скажу…
— Большие проблемы-то? — уточнил я.
— Приличные… — и он встал и вытащил из стенного шкафа коричневую папочку, раскрыл её и сел на место, — вот сам смотри…