Млечное
Шрифт:
А тот синьор — совсем по виду турок.
Неровен час, еще напустит порчу…
БОНАВЕНТУРИ
А ну, мошенник, хватит рожи корчить!
СЛУГА
Он на жида похож!
АЛЛОРИ
(берётся за кинжал)
Что я не жид,
Узнаешь ты, еще покуда жив!
СЛУГА
(отскакивая)
Как барышни божественна осанка…
БОНАВЕНТУРИ
(хватает
Тебе конец! Ты скажешь имя?
СЛУГА
(сдавленно)
Бьянка.
13 августа 1970
(18 августа 1968)
ПРИМЕЧАНИЕ. Автор позволил себе познакомить Алессандро Аллори (1535-1607) и Пьетро Бонавентури (1548-1584). Бонавентури — первый муж Бьянки, авантюрист, впоследствии убитый по ее приказу. Художник Аллори, ученик Понтормо, писал Бьянку на вилле Поджо-ди-Кайяно, незадолго до ее гибели, в бытность ее женой Франческо Медичи и флорентийской герцогиней. (Ю. К, 1975)
Велик архив мой…
Велик архив мой… Вот стихи вам:
Наедине с моим архивом… —
— нет, всё не так! Но вот стихи:
Уединяюсь в мой архив…
— опять не так! Начну сначала:
Когда, подобные мочалу,
томительно влачатся дни,
когда не смеешь объяснить
тоску, внезапную усталость —
в своё вчера уединись…
Но это получилось вяло,
растянуто и неумно —
ну, словом, скверно. Мудрено
давать всеобщие советы.
Терпенья, право, больше нету —
довольно! Брошу этот стих —
нескладное собранье строчек,
итог потуг, оставлю их,
пусть пропадают. Жаль не очень.
Но где там! Проповедь не впрок —
в который раз беру перо:
Уединяюсь в свой архив!
О чём, о чём мои стихи
минувших лет? Смешно и странно
перелистать страницы снов —
любви ещё живые раны
и радость… И увидеть вновь,
в набросках силясь разобраться,
того мальчишку, чьих следы
подошв доселе, как плоды
трудов, асфальты Петроградской
ещё единственно хранят —
моих! Ну да, того меня
с физиономией дурацкой!..
Милы мне эти пустяки:
рисунки, письма, дневники!
Как будто писаны не мною —
смотрю на них со стороны
и полон странной новизною
замшелой этой старины…
Велик архив мой!
Ба, архив?
Но что за дерзкие стихи
строчу я? все подальше спрячу:
не рукопись — самоотдача
есть цель поэзии одна,
как поучает Пастернак.
13 августа 1970
АВГУСТ
Очи
устали очень.
О чём стихи слагаю,
шагая
по расписанью строчек
полночных?
О города убранстве,
о таинстве и танце
дождинок бесконечных,
о встречных —
о пешеходах млечных,
о ветра самозванстве:
набросил он на плечи
своих уздечек плети…
О ветер!
Резвится он спросонку,
несёт мечте вдогонку
волокон тёплых струи,
дождинок поцелуи…
Вступает в сердцевину
мой август,
в котором запах трав густ.
А я бреду — и спину
под дождик подставляю,
его благословляя
за эту середину
простую, золотую,
прозрачную, как сбруя
на жеребёнке
ночи звонкой…
Вот исповедь моя.
И я уже не я —
осколок лета
это.
Струя звенит,
виясь в зенит.
14 августа 1970
Руки́ не оторвать мне от пера —
пора!
Пора умнеть
и мне.
Где лунных для меня пасут коней?
14 августа 1970
ЛЕТЕЙСКИЕ ВОДЫ
Последняя река, останови
движение твоей воды неспешной!
Я одержим печалью безутешной:
я по другую сторону любви.
О, этот мир бывает внешне схож
с обителью, покинутой навеки, —
когда нам забытье смежает веки!
Но лишь тоску усугубляет ложь.
Порою чудится: в кошмарном сне
друзей далёких различаешь лица —
не обольщайся! Это только снится,
ты здесь один: не люди это, нет,
не души их, а только тени душ
скитаются в молчанье углублённом…
Но та, чье имя стало мне законом,
она, владычица бессонных дум,
она по эту сторону любви,
добра и зла, забот и дружбы нежной,
в наисчастливейшей юдоли грешной —
и бог за то её благослови!
Сей мир безобразен: в Содоме живу.
Бывает прекрасен здесь разве лишь звук,
таящийся в струнах, в органном стволе