MMIX - Год Быка
Шрифт:
Остальные два искушения также связаны с противопоставлением двух царств: земного княжества сатаны и духовного царства Божьего, не от мира сего, где призван царствовать Иисус. Для нас в данном случае важнее роль сатаны как искусителя. Спрашивается, где и по отношению к кому Воланд в нашем Романе играет роль такого искусителя, предлагающего обменять духовные ценности на материальные, светские? Наоборот было неоднократно. Берлиозу и Бездомному Воланд предлагает отречься от материализма, признать наличие духовных сущностей и божественного плана, то есть спастись. Но Берлиоз, искушаемый кем-то, не Воландом, предпочитает кинуться на камни. Коровьев, действительно, услужливо подсказывает ему дорогу, как тот дух-искуситель из Нового Завета. Но Коровьева мы и без этого уже раскусили, признав в нём того самого из «Фауста». При чём же здесь Воланд?
Второе упоминание сатаны в Новом Завете связано как раз с тем, что Иисус повелевает бесами и с обвинениями фарисеев в адрес Иисуса: «Фарисеи же, услышав сие, сказали: Он изгоняет бесов не иначе, как силою веельзевула, князя бесовского. Но Иисус, зная помышления их, сказал им: всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит. И если сатана сатану изгоняет, то он разделился сам с собою: как же устоит царство его?». [66] И далее обличает фарисеев в смертном грехе хулы на Духа Святаго.
66
Мф. 12,24-26 (прим. автора)
Воланд сначала испытывает собеседников и лишь после этого позволяет свите примерно наказать Лиходеева, Варенуху, Босого, Сокова, Бенгальского, Семплеярова и других. Но может быть Воланд хочет усугубить, поощрить их грехи? Вроде бы всё наоборот – все вышеназванные граждане, так или иначе, встают на путь исправления или же перестают досаждать окружающим.
Ещё раз сатана упомянут в связи с притчей о сеятеле: «Посеянное при дороге означает тех, в которых сеется слово, но к которым, когда услышат, тотчас приходит сатана и похищает слово, посеянное в сердцах их. Подобным образом и посеянное на каменистом месте означает тех, которые, когда услышат слово, тотчас с радостью принимают его, но не имеют в себе корня и непостоянны; потом, когда настанет скорбь или гонение за слово, тотчас соблазняются». [67]
67
Евангелие от Марка (Мк.) 4,15-17 (прим. автора)
Было ли где-нибудь в Романе, чтобы Воланд выступил в качестве соблазнителя непостоянных или гонимых? Может быть, речь идёт о Никаноре Ивановиче, которого действительно соблазняют? Но, во-первых, делает это не Воланд, а неверный управитель Коровьев, хотя и с ведома хозяина. И опять же, как в Книге Иова, сатана делает это не ради собственного развлечения, а для испытания. Испытание Босого показывает, что сердце его пусто, Божье слово в нём не проросло. Он не гоним, не скорбит, и весьма постоянен в своем неприятии подлинного смысла доверенного ему Слова. Даже если принять допущение, что Босой – и есть придорожный камень, на который упало зерно, то расхищает его неверный управитель вместе с этим должником, а вовсе не хозяин. То есть опять все стрелки указывают на Коровьева, а не на Воланда.
Четвёртый эпизод в Евангелии с упоминанием сатаны: «И, отозвав Его, Петр начал прекословить Ему: будь милостив к Себе, Господи! да не будет этого с Тобою! Он же, обратившись, сказал Петру: отойди от Меня, сатана! Ты Мне соблазн! Потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое». [68] Здесь параллели с искушением в пустыне вполне очевидны, как и с притчей о сеятеле. В свете этой притчи данное Иисусом ученику имя – Пётр, то есть камень, совсем не однозначно. Так что и этот эпизод сводится к двумя ранее разобранным.
68
Мф. 16, 22-23 (прим. автора)
И, наконец, два эпизода с сатаной, вошедшим в Иуду Искариота. Первый раз, когда тот по своей инициативе, но фактически с ведома Иисуса начал переговоры с первосвященниками. И второй – во время Тайной вечери, когда Иисус дал ему хлеб, то есть знание смысла предательства. И тем самым спас Иуду от власти сатаны, который действительно вошёл в его душу. Но ведь сатана и в душу самого Иисуса входил в пустыне, и тот тоже спасся знанием о царстве небесном. И в этих двух эпизодах сатана выступает всё тем же искусителем и соблазнителем. Но мы не находим этому аналогов в эпизодах Романа с участием Воланда. В московской части он общается с Алоизием, но не для того, чтобы искусить его. Если даже считать Пилата ершалаимской инкарнацией незримо присутствующего Воланда, то и там речь идёт или о наказании Иуды, или о его спасении, но не об искушении. Любовницу Иуды Низу искушают и соблазняют, но делает это не Пилат, а Афраний – инкарнация Фагота. Так что при всех наших усилиях, при самом тщательном сопоставлении Воланда со словесным портретом сатаны, составленным наиболее авторитетными специалистами, мы не находим реального сходства. Явное сходство Фагота обнаруживаем, а Воланда – нет.
Но зато мы обнаружили в каноническом Евангелии очень любопытный пример, когда фарисеи возводят хулу на Дух Божий. То есть кроме черно-белой ситуации с однозначным ответом на вопрос «Так кто же ты?», возможна ситуация, когда разные люди одно и то же видят противоположно. Ученики и простой народ видят в Иисусе мессию, а фарисеи – вельзевулов дух. Названа и причина такого искаженного восприятия: «Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое». [69] Как вы думаете, был ли в курсе этих подробностей потомственный богослов Михаил Булгаков? Я думаю, что он все эти нюансы не только помнил, но ощущал всей силой интуиции гения.
69
Мф. 12,35 (прим. автора)
Чьими глазами мы с Бездомным смотрим на иностранного консультанта в первых главах. Правильно, глазами Берлиоза, но он и есть самый настоящий фарисей, отрицающий Христа. А чьими глазами мы видим Воланда как дьявола в 22 главе? Глазами женщины, которая сама только что чистосердечно призналась в том, что она – злой человек. Так может быть всё дело в этом? Бездомный десятью главами ранее тоже признал своё несовершенство, и тоже хотел общения с творческим духом. Но на протяжении большей части 12 стадии он оставался в плену прежней, фарисейской традиции. Поэтому и не мог увидеть божественное, и ему пришлось успокоиться хотя бы тем, что существует дьявол. Помните, как Воланд в 3 главе уговаривает собеседников: «– Но умоляю вас на прощанье, поверьте хоть в то, что дьявол существует! О большем я уж вас и не прошу». Всё дело в духовном состоянии, в мировоззрении собеседников Воланда и в главах 1-3, и в главах 11-13, и в главах 21-23. Мы недавно выяснили, что в московском политическом контексте под маской Маргариты скрывается столичная творческая среда. Но именно с этой активной частью столичной публики общался Воланд в 12 главе, а теперь – вторая такая же встреча в 22 главе. И снова свита Воланда устраивает представление для Маргариты с одной целью – ещё раз испытать её.
Но как это вообще возможно – видеть мир настолько перевёрнутым? Не будем забывать, что речь идёт не о материальном мире, а о духовном. Увидеть его хотя бы в лунном, всегда обманывающем свете – это уже счастье и шаг вперёд. Когда Фагот говорит о нелюбви хозяина к электрическому свету, он профессионально лукавит. Воланд заботится не о своих глазах, а о Маргарите, которая может просто не выдержать яркого света на этой стадии своего духовного развития. Поэтому ей, как и Бездомному, легче свыкнуться с существованием дьявола, а о чём-то большем просить ещё рано.
В таком же состоянии, как московская публика в 12 главе или Маргарита в 22-й, была иудейская общественность в главе второй. Впрочем, в соответствующих канонических стихах тоже была символика сначала 12 – «мистерии», а затем 13 – «жертвы». Ершалаимская общественность тоже восприняла проповедь Иешуа, обещавшего обновить храм веры, как проявление сатанинского духа разрушения. То, что он говорил о духовном мире и обещал немедленно воссоздать новый храм, – не воспринималось. Однако творческий дух действует именно так – испытывает на прочность, на соответствие духовным законам все детали и несущие конструкции, разрушает негодное и строит на месте негодного новое. Без испытаний и частичного разрушения не бывает обновления и движения к совершенству. Нет, разумеется, если считать свою религию, философию, идеологию, науку – венцом творения, концом истории, тогда любое творчество видится проявлением духа Вельзевула.