Мне – 65
Шрифт:
Очнулся он лишь под заключительное слово товарища из ЦК партии, что вот, мол, теперь и Союз Писателей охвачен мероприятием. Привстав, Гагарин провозгласил зычным голосом штурмана, привыкшего перекрикивать шум бури и рев судовых двигателей:
– Желающих записаться в общество… прошу остаться! Мы это дело… отметим, отметим…
И выразительно пощелкал пальцами по горлу.
Появились первые челноки, что хлынули за рубеж в туристические поездки, откуда привозили массу импортных товаров. Все это сдавалось в комиссионные магазины, и хотя всегда директора комиссионок были королями, но сейчас наступило их золотое время: впервые в комиссионные сдавали совершенно новые импортные вещи!
Правда, вскоре это кончилось, так как можно
Началось кооперативное движение, меня попросили поприсутствовать от Союза Писателей и парткома на заседании в Воениздате, где решалась судьба литературного объединения «Отечество».
Как выяснилось, его председатель Станислав Гагарин, воспользовавшись открывающимися возможностями, организовал при Воениздате литобъединение, издал несколько книг, которые принесли огромную прибыль, и на лакомый кусок, ессно, набросились крупные хищники. Я там, пожалуй, был единственным, кто не согласился с этим слишком откровенным захватом, но абсолютным большинством голосов Гагарина сняли, объединение перешло в другие руки.
Забегая вперед скажу, что в новых руках оно благополучно померло, а после того собрания неунывающий Гагарин позвонил мне и пригласил принять участие в создании нового объединения. Конечно же, тоже «Отечество». Место уже присмотрел при детско-спортивном клубе в Одинцово, где он жил. В том здании сняли половину этажа, заключили договор с местной фабрикой, что решилась профинансировать первое издание, и мы взялись: Гагарин – директор, я – главный редактор, набрали команду и быстро выпустили первую книгу, сборник военных приключений.
На книгу мы затратили около рубля, продали по пять, тираж – двести тысяч. Таким образом получили миллион, из них чистая прибыль – восемьсот тысяч. Это еще тех рублей, советских, когда, как уже говорил, зарплата инженера равнялась ста двадцати рублям. Расплатившись с фабрикой, тут же запустили еще несколько проектов.
Увы, с Гагариным работать становилось все сложнее. Из всего состава я один защищал этого теперь угрюмого, озлобленного и болезненно подозрительного человека: я единственный, кто помнил веселого и бесшабашного, абсолютно бескорыстного, который беспечно раздавал гонорары нуждающимся приятелям, а то и не приятелям вовсе. Ему неловко было быть при деньгах, когда другие голодают, но… поговаривают, что ему «вшили ампулу», я никогда не допытывался, так ли это, но ранее часто поддававший… это я вежливо, потому что Гагарин, как и Юрий Олеша, никогда не бывал трезв… так вот этот новый Гагарин к моменту нашей новой встречи уже не пил совершенно. Ни капли. И одновременно сменился его характер удалого и беспечного забияки на злобный нрав болезненно подозрительного человека.
В «Отечестве», где я был главным редактором, придерживались несколько… однобокой линии. В частности, публиковали только отечественные «Военные подвиги», даже нейтральная Агата Кристи считалась агентом международного империализма. Мне надоело спорить, я молча организовал и зарегистрировал фирму «Змей Горыныч», подал в газету объявление о подписке на семитомник англо-американской фантастики, дождался, когда до выхода газеты осталась пара дней, и ушел из «Отечества».
За это время я перебрал свою библиотеку англо-американской фантастики, у меня около пяти тысяч книг, из них отложил в сторону те, которые наметил для издания, в первые тома вошла трилогия Урсулы ле Гуин «Волшебник Земноморья», известной у нас только по двум-трем рассказам, а также те книги, авторов которых у нас не знали, несмотря на бешеную популярность во всем мире.
Увы, у нас были популярны лишь Бредбери за «разоблачение капиталистического строя», Агата Кристи – за «разоблачение высшего класса западного общества» и Чейз – «за разоблачение среднего класса», который тоже, оказывается, состоит только из бандитов, проституток, наемных убийц, мафиози, и вообще там все гады, которые только и делают, что предают и убивают друг друга.
Все
У Яна Яновича я стал одним из первых, если не первым, кто отбирал книги для себя в подсобке, а остальные поступали в продажу. В магазине на Качалова, сейчас Малая Никитская, тоже стал одним из, если не первым, и таким образом моя библиотека росла быстрее, чем у кого бы то ни было. Причины особого отношения просты: для девочек я приносил сверхдефицитные билеты в театры… напоминаю, в ЦДЛ существовала особая театральная касса для писателей, где продавались билеты на все дефицитные спектакли. Девочки, что жадно тянулись к искусству, с визгом хватали эти билеты, а я взамен пасся в подсобке, отбирал для себя книги.
И вот, когда пришло время формировать семитомник англо-американской фантастики, у меня было из чего выбрать. Я мог бы набрать на сто томов избранной фантастики, так как не было книги в моей библиотеке, которую не прочел бы от корки до корки… и когда-нибудь составлю все сто, если все пойдет так, как задумано.
Генсек Горбачев попытался, подобно Хрущеву, чуть-чуть отпустить вожжи, допустить уже «горбачевскую оттепель», но если Хрущеву все-таки удалось удержать страну в колее Советской власти, то нынешнее слабое и никчемное существо только беспомощно лепетало что-то анекдотическое, разводило ручками и обещало посоветоваться с женой, чтобы потом принять решение, так что страна развалилась буквально внезапно, ошеломив как своих политологов, так и оставив с раскрытыми ртами специалистов США: те пророчили СССР еще долгие годы жизни и наступательного движения.
Первыми ринулись в новую жизнь, ессно, мы, писатели, и бандиты. Писатели и при Советской власти жили по рыночной системе: купят – не купят рукопись, а если купят, то деньги выдают целиком, а как их используешь – государство не отвечает, хоть пропей за один раз, хоть растяни на пару лет до следующего гонорара. Бандиты – такие же нарушители закона, как и писатели, разницы мало.
Так что спешно начали создавать кооперативы именно писатели и бандиты. В стране, абсолютно разучившейся работать, очень трудно найти тех, кто готов работать, а не увиливать от работы, но это компенсировалось тем, что в стране требовалось абсолютно все: от целлофановых пакетов до металлургических заводов, так что деятельность, хоть и со скрипом, шла и, более того, приносила немалую прибыль. В начале такой вот кооперативной, а затем – частно-предпринимательской деятельности прибыль достигала не пяти процентов, как сейчас на Западе, не двадцати или тридцати, а трехсот – восьмисот, а нередко и больше, даже намного больше. Чуть выше я уже приводил пример, во сколько обошлось издание всего одной книги в «Отечестве» и сколько мы за нее получили. Так вот, в тот период такую прибыль давала любая деятельность в любой сфере.
И еще одна особенность: налогов тогда еще не было. Да вот так, не было. И не то что уклонялись, а просто еще не придумали, как их собирать с таких лиц. Просто тогда постоянно уговаривали в прессе, что «надо делиться». Каждый раз, когда ни бросишь взгляд на экран, там берут интервью у какой-нибудь пары, что идет в театр, или у бомжа, что сидит пьяный в канаве, и все в один голос заявляют, что предприниматели «должны делиться».
А вот хрен в задницу, отвечал я. Мы работаем по шестнадцать часов в сутки, без выходных и праздников, а вы, мать вашу, все отдыхаете, в кина ходите да по пляжам?.. и я должен отдавать вам то, что я заработал, чтобы вы прогаживали и дальше, как прогадили всю страну?