Мне душу рвет чужая боль
Шрифт:
– Я знаю?! – возмущенно протянул Валентин. – Не знаю я ничего… А разве он это делает?
– Ну а то ты не знаешь?
– Что я должен знать? То, что Артурчик грабит и убивает инкассаторов?
– Все-таки знаешь, – уныло как-то восторжествовал Комов.
– Не знаю, а догадываюсь. Если вы фото его мне показывали и его подельников…
– Я только его фото показывал. А вот фото подельников…
Майор выложил перед Валентином четыре листа с изображением разыскиваемых преступников. Спецназовцы показали ему только три, если
«Лоскут!» – едва не сорвалось с его уст.
Но видимо, эмоции отразились на его лице, и Комов немедленно сделал стойку.
– Кого ты из них узнал?
– Никого.
– А я знаю, что узнал? Кого, этого?
Он смел со стола изображение Лоскутова, как флагом, помахал им перед глазами задержанного.
– Откуда ты его знаешь? – нахраписто спросил он.
– Не знаю, – не в состоянии взять себя в руки, поспешно мотнул головой Валентин.
– А я говорю, знаешь!.. Где ты был, Шведов? Откуда ты шел, когда тебя задержали?
– Я шел?.. Просто гулял…
– С отбитыми орехами, с разбитой мордой? Так просто не гуляют… Про каких козлов ты там говорил?
– Да это я так, чтобы отстали…
– Куда это ты ехать предлагал?
– Ну, домой, за документами…
– А до этого куда ехать предлагал? С какими козлами поговорить надо было… Где Артурчик? Как его найти?
– Я не знаю… Я не про него говорил…
– А про кого?
– Да это я так, просто…
– Будет тебе просто, Шведов. Будет!.. Ты мне голову не морочь. Мы и без тебя Артура возьмем. Но тогда тебе точно пожизненное будет. Если до суда доживешь…
– До суда?.. Если вы меня в чем-то обвиняете, обвиняйте. Только душу из меня тянуть не надо, – неуверенно сказал Валентин. – Не знаю я, где Артурчик. И где остальные, тоже не знаю!
– А этот где? – Комов ткнул пальцем в бумажное лицо Лоскута.
– Не знаю… Ничего я не знаю. Хотите бейте, хотите что угодно делайте, но я ничего больше не скажу…
Наконец-то до Валентина дошло, что молчание для него сейчас – больше чем золото.
Степан был отстранен от должности и тем же приказом отправлен в отпуск. Но это не помешало ему прийти в родной ОВД.
Комова он застал в его кабинете. Федот стоял у окна, спиной к нему, пальцами сжимая виски. Услышал его, обернулся.
– А-а, Степаныч! – обрадовался он.
– Ты-то чего здесь? Кабинет я освободил, перебирайся туда.
– Слушай, Степаныч, – поморщился Федот. – Мне тут и Викентьева с его тупостью хватает. Ты-то хоть меня не грузи… Сам же знаешь, что все это временно. Никто тебя не подвинет…
– Уже подвинули. Похоже, Артур добился, чего хотел…
– А чего он хотел?
– Чтобы я с должности слетел. Чтобы уволили меня…
– Но тебя же не уволили. И не уволят… И не надо гнать тоску…
– Тоску Артур гонит. И еще какую… Викентьев, конечно, не подарок, но он прав – бандиты у нас в Битове как дома себя чувствуют. Машины уже здесь, по месту угоняют… Взрывное устройство ночью установили, днем его взорвали… У нас под носом это произошло. И ничего. Нарисовались и тут же стерлись… Все на ушах стоят, а поймать никого не можем…
Было у него такое ощущение, будто Артуру помогает нечистая сила. Любое мистическое явление имеет материально-логическое обоснование, но в данном случае он не исключал потустороннее вмешательство.
– Ну почему же, одного, считай, поймали.
– Вот с этого места, пожалуйста, пальцем и по слогам, – заинтригованно сказал Круча.
– Шве-дов. Ва-лен-тин. Иванович. Сегодня его взяли, со стороны Янтарного в город шел, по проселку…
– Снова ты к нему привязался.
– Да нет, я здесь ни при чем. Он сам Артура опознал… Ему ориентировку показали, а он Артура опознал… Он мне и раньше про него говорил, а меня не торкнуло… Он с Трутневым в одной камере на Бутырке сидел. Артур фактически его опустил. Ну, сам знаешь, как это бывает… По идее, Шведов должен его ненавидеть, но мало ли что, вдруг Артур ему заплатил хорошо. Денег у него сейчас много… Я в прокуратуру послал, за постановлением на обыск, на всякий случай, деньги у Шведова поищем…
– Мало ли кто с этим ублюдком сидел.
– Да, но с Лоскутовым он точно не сидел. А Лоскутова он опознал. То есть узнал его, но сознаваться в этом не хочет. В том, что Трутнева знает, сознался, а в том, что Лоскутова узнал, не хочет…
– Почему?
– Вот я и спрашиваю, почему?.. Избили его сильно. Кто, не говорит… То есть когда его задерживали, он говорил про каких-то козлов, даже просил разобраться с ними. А со мной дурака валяет, дескать, ничего не было. И кто избил его, не говорит…
– Все это, по меньшей мере, странно.
– Вот и я о том же… Знает он что-то про Артурчика. И про Лоскута знает. Колоть его надо.
– Так в чем же дело?
– Да вот, дал ему время подумать. В камере он сейчас… Чуток подожду и снова за него возьмусь. Слазить с него нельзя…
– Я так понимаю, ты с ним в контрах…
– Ну, любви большой нет, это верно…
– Может, я с ним поговорю?
– Если есть желание, то я только «за».
Сначала Комов рассказал Степану все, что знал про Шведова, и только затем распорядился доставить задержанного к себе в кабинет.
Сидевший за столом мужчина смотрелся так же внушительно, как и майор Комов. И энергетика у него мощная, подавляющая. Но взгляд у него совсем не жесткий, даже теплота в нем какая-то.
Но вот взгляд его вдруг затуманился, затем покрылся изморосью и в конце концов заледенел. И тогда на стол перед Валентином легла плотная пачка фотографий. Расстрелянные инкассаторы, кровь, смерть… Жуткие картинки. Валентина хватило только на половину пачки, остальное он отложил в сторону.