Мне нравится твоя ложь
Шрифт:
Я освободила ее.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Я просыпаюсь, словно взмывая в воздух — внезапно и с толчком. Сажусь в постели, и в бок стреляет боль. Пуля. Байрон. Кип.
Память возвращается ко мне в спешке, и я ложусь обратно в кровать.
Закрываю глаза.
Хотела бы я снова уснуть.
Корабль уплыл. Я открываю один глаз и осматриваю бледно-желтые занавески и узор в виде танцоров балета на них. Пол цвета корицы, стены —
Я не уверена, сколько времени проходит вот так, в дрейфе, в беседе с дверными ручками и гипсокартоном. Я поворачиваю голову и смотрю в окно, а потом вижу силуэт, очерченный оранжевым свечением. Это Мадонна из комнаты нашего мотеля.
— Клара, — шепчу я.
Что-то движется в углу комнаты. Кип.
Моя голова все еще немного кружится от каких-бы там ни было медикаментов, что они мне дали, но я бы узнала его где угодно. Несмотря на то, что он в потрепанной одежде, с кругами под глазами, с темной щетиной. Он смаргивает дремоту так же, как я, только он спал на твердом стуле в углу, а я на кровати.
— Ты проснулась, — говорит он, его голос хриплый. — Пришло время для очередной дозы.
— Нет, — я качаю головой, игнорируя боль, которую причиняет мне даже такое слабое движение. Рука болит и перевязана. Бок горит. — Никаких медикаментов.
Его лицо обретает строгость.
— Это лекарство от боли. Ты должна принимать две таблетки каждые шесть часов, а это было...
— Я не хочу этого. По крайней мере, не сейчас. — Я должна говорить медленно, осторожно, но я все больше сосредотачиваюсь на каждом слове, которое произношу. В голове туманные воспоминания о больничной койке с тонкими простынями и теплой, сильной рукой, держащей мою. Я помню, как меня выписали и перевели сюда... Он заботился обо мне?
Это слишком нереально, похоже на сон вместо жизни. Все из-за медикаментов.
Он не в восторге от того, что я не следую указаниям.
— Тебе больно, — ровно произносит он.
— Переживу.
Никакой улыбки.
— Хонор.
— О, теперь я Хонор? Я думала, я тебе нравилась больше в роли Хани.
На его лице мелькает боль.
— Тебя подстрелили больше недели назад. Тебе нужно отдыхать. Нужно принимать таблетки.
Неделя? Сколько еще дней я потеряю, если проглочу больше таблеток? Нет. Больше никаких задержек. Я слишком долго не знала правды. Особенно правды о нем. Я могу справиться с множеством плохих вещей. Черт, у всех есть прошлое, включая меня. Но теперь мне нужны ответы. Мне нужно знать.
— Где Клара?
Он встречает мой взгляд.
— Она здесь. В безопасности.
Облегчение — прохладное и обширное, как открытое пространство, так я могу дышать снова.
— И она твоя сестра?
В его глазах оживает благородство.
— Да.
Так кем же мы теперь приходимся друг другу?
— Расскажи мне все.
Он проводит рукой по волосам и вздыхает.
— Хорошо. Это справедливо. Но прежде чем я расскажу тебе это... — он отходит и возвращается. — Просто знай, что я не горжусь тем, что сделал.
Я уже чувствую боль в животе, просто думая об этом, а я пришла в себя только несколько минут назад.
— Ты рассказал мне историю о том, как тигр получил свои полосы. Теперь расскажи мне, как ты получил свои.
Я спрашиваю не только о его татуировках. Я спрашиваю больше о его жизни, о его боли.
Я этого заслуживаю.
Он садится на краю кровати и берет меня за руку.
— Я говорил, что мой отец оставил нас, мою мать и меня, — начинает он. — Я не сказал, что он ушел, чтобы быть с другой женщиной. Он отвечал за безопасность богатой семьи. У него был роман с женщиной, и они сбежали вместе.
Я ее не убивал. Никто не убивал. Она еще жива.
— С моей мамой.
Кип колеблется. Затем кивает.
— Да.
— Но мы с тобой не...
Брови Кипа сходятся вместе.
— В родстве? Нет.
— Слава богу. — Я не думала об этом из-за времени, когда это случилось. Но опять-таки, я даже не думала, что Кип может оказаться братом Клары.
Призрак улыбки касается его губ.
— Клара — твоя сводная сестра. И она моя сводная сестра. Если бы нашим родителям удалось пожениться, это сделало бы нас с тобой сводными братом и сестрой. Но они этого не сделали. И поэтому мы никем друг другу не приходимся.
Никем. Слово зазвенело в моей пустой груди.
Может быть, он тоже чувствует потерю, потому что отходит, а затем возвращается. Проводит рукой по лицу. Каждое тревожное движение увеличивает мой страх в десять раз. Я думала, что теперь я в безопасности. Монстры прикончены — и мой отец, и Байрон. Я выбралась из особняка, где провела детство. Я больше не в «Гранде». Сбежала от всего, от чего когда-либо бежала. Только я не знаю, куда идти дальше. И так получилось, что мне нужен человек, который не должен был быть моим.
Оказывается, больше всего я должна была бояться мужчину, навстречу которому тянулась.
— Когда я был ребенком, у меня были проблемы. Дилерство на улице. Запугивание других дилеров. Мне хорошо платили, и у меня было что поесть.
Я киваю, потому что это все, что я могу сделать. Во всей той тьме, в которой я выросла, я никогда не знала голода.
— Я знал, что не хочу этой жизни навсегда, поэтому пошел в армию, — он качает головой. — За все проведенное там время, единственные полезные навыки, которые у меня есть, это стрельба и борьба. Мои единственные местные контакты были преступниками, а Байрон был гребаным полицейским. Мы были на противоположных сторонах закона, только он причинял боль людям.
Я содрогаюсь. Это я знала. Примерный полицейский, который поднялся по карьерной лестнице. Который переехал в Лас-Вегас и уже сделал себе имя. Будущий комиссар полиции. Это то, что говорили люди. Как он был честен, насколько жесток к преступности. А между тем, он организовывал сделки в задних комнатах, устраивал засады и пользовался доверием, пока настоящие преступники срывали куш.
И я была с ним обручена. Трахалась с ним. Он был братом моей сестры. Но не моим братом.