Мне нужно, чтобы ты ненавидела меня
Шрифт:
— Он в душе. Он там уже больше часа, — говорит Джош. Он останавливается перед дверью спальни Эйса.
Тео позвонил мне двадцать минут назад, отчаянно объясняя, что мне нужно немедленно приехать домой.
— Мы не знаем, что с ним не так. Он позволил Логану выбить из него все дерьмо сегодня на ринге. Он даже не пытался, — недоверчиво говорит Тео.
— Хорошо, — говорю я. Я кладу руку на дверь, чтобы толкнуть ее.
— Эй, — говорит Джош, останавливая меня, — я знаю, что он мог облажаться. Черт, это Эйс, он определенно облажался.
Я киваю, не имея сил что-либо сказать в ответ, и вхожу в спальню Эйса. Если бы только Джош знал.
Эйс не замечает меня, когда я открываю ширму в душе, он даже не моргает. Я вхожу, полностью одетая, и сдерживаю вскрик. Вода обжигающе горячая. Как будто выбить из него все дерьмо было недостаточным наказанием. Я убавляю горячую воду, делая ее сносной для обычного человека.
Он сидит, опустив голову, склонив голову между коленями, на нем все еще боксерские шорты. Он никак не показывает, что знает, что я здесь. Может быть, он и не знает. Он слишком глубоко погружен в свои мысли, наказывая себя снова и снова.
Сколько раз он делал это? У меня было мало времени подумать об этом, по-настоящему обдумать ситуацию. Все встало на свои места — отказ от алкоголя, эпизоды ПТСР, Эйс предупреждает меня держаться от него подальше. Он действительно верит, что он плохой человек, и при других обстоятельствах я бы тоже так подумала.
В течение многих лет я убеждала себя, что у человека, который сделал это, не было ни сочувствия, ни сердца. Как он мог жить с самим собой после того, что он сделал, не признаваясь в этом? Но все не так, как кажется, особенно когда ты знаешь только одну сторону.
Вода стучит по его спине и мягко стекает по волосам. Стеклянная душевая перегородка густо пропитана паром — мы задыхаемся, втягивая себя в непостижимую реальность. Это заставляет нас взглянуть правде в глаза.
Я опускаюсь перед ним на колени, вода пропитывает мою футболку и штаны. Наконец он поднимает голову. Его глаза встречаются с моими, когда он наклоняет голову дальше в поток воды. Они опухли, но, тем не менее, все еще сохраняют яркий сине-зеленый цвета. Его лицо покрыто засохшей кровью, и я почти протягиваю руку, чтобы прикоснуться к нему, но останавливаю себя.
Это кажется нереальным. Все это время я верила, что покончу с этим, если только узнаю, из-за кого моя жизнь перевернулась с ног на голову. Теперь, заглядывая в глубины души человека, ставшего причиной трагедии, я понимаю, что это совсем не то, что я себе представляла. Нет никакого завершения или чего-то близкого к тому, что, как я думала, повлечет за собой этот момент.
Есть только сердечная боль и горе.
Скорбь по моей матери. Скорбь по этим отношениям, какими бы они ни были. Скорбь по всему, во что меня когда-либо заставляли верить. Но больше всего я скорблю о потере того человека, которым я
Никто никогда не сможет заставить меня чувствовать так, как он, но и никто никогда не сможет сломить меня так, как он. Хуже всего то, что я слепо доверила Эйсу все, что у меня было. И он показал мне, почему я не должна была этого делать.
— Эйс, — ловлю я себя на том, что говорю.
Он открывает рот, чтобы заговорить, и кровь сочится из его губы. Ни звука не доносится, и он опускает голову.
Я больше ничего не говорю. Я не знаю, что сказать. В мире нет слов, которые могли бы оправдать эту ситуацию. Вместо этого я хватаю бутылочку шампуня и выливаю его себе на руки. Я вплетаю пальцы в его волосы, нежно поглаживая их, в последний раз ощущая их на своей коже.
Моя одежда давит на меня, но я стираю засохшую кровь с его лица. Наливая гель для душа в руки, я намыливаю его шею, плечи и руки, которые я научилась ценить за последние несколько месяцев.
Он наблюдает за мной. Его пустые глаза, лишенные надежды, ищут в моих то, чего я не могу дать в этот момент или, может быть, когда-либо. Прощение.
У меня разрывается сердце, когда я вижу его таким. Разбитый и пустой. Но чего он ожидал, что произойдет? Нам обоим было бы легче, если бы он держался от меня подальше.
После того, как я заканчиваю мыть его, мы сидим под душем. Тишина пронизана каждым невысказанным словом, каждой эмоцией. Как до этого дошло?
Наконец-то я снова начала быть счастливой, а потом свет погас быстрее, чем появился. Меня бросили в океан, и я снова тону, и никого не осталось, чтобы спасти меня.
Встав, я протягиваю ему руку. Он смотрит на нее, но не берет. Вместо этого он отталкивается от пола в душе и встает. Я вывожу его из душа. Я протягиваю ему полотенце, беря одно для себя из шкафа слева от меня.
— Почему ты здесь? — его голос звучит хрипло, и на несколько секунд я опешила.
— Ты хочешь, чтобы я ушла?
Он в отчаянии качает головой. — Калла, ты должна ненавидеть меня. Ты должна кричать на меня, ты должна быть на пути в полицейский участок или позвонить своему отцу, чтобы сказать ему. Но вместо этого ты здесь, черт возьми, моешь меня.
Он прав. Я должна сделать все эти вещи. Но ни одна из них ничего не изменит. Возможно, они могут даже ухудшить ситуацию, если это вообще возможно.
Я пожимаю плечами и выхожу из ванной. В комнате Эйса есть кое-что из моей одежды с прошлой недели, поэтому я переодеваюсь в сухую футболку и джинсы.
— Мне нужно знать правду, — твердо говорю я, когда он выходит из ванной.
Он кивает, но не смотрит на меня. Тишина, прежде чем он начинает говорить, оглушительна. Мои руки дрожат в предвкушении. Даже при том, что у меня есть представление о событиях, которые он собирается рассказать, ничто не может подготовить меня к словам, которые срываются с его губ.