Мне скучно без Довлатова
Шрифт:
Я поехал ночевать к Сапгиру. У меня была своя комната на Мясницкой, но у Ардовых и Сапгира было интересней.
О деле Бродского в Москве знали смутно. Я прочитал ночью у Сапгира два стихотворения Бродского наизусть.
— Надо познакомить его со Слуцким, — сказал Сапгир.
Ранним утром мы позвонили Слуцкому. Он назначил свидание в ЦДЛ в полдень. Я позвонил Ардовым. Бродский оставил номер телефона Иоланты. Я позвонил ей, Бродский снял трубку. Было двадцать минут девятого утра.
— Это ты? — сказал он и без дальнейших объяснений
— В чем дело? — спросил я.
— Скорая помощь, — ответил он.
— Тебя разыскал Ярмуш? — не понял я.
— Никакого Ярмуша, слава Богу! Ты замечал, что все в мире парно? Тут тоже была «скорая помощь».
Я ничего не понял.
— Как-нибудь расскажу, — добавил он.
— У нас встреча со Слуцким, в двенадцать, — сказал я.
— С Борухом? — спросил Бродский.
— Ну да, с Борисом Абрамовичем.
— Он самый лучший среди них. Я приду, — сказал он и помолчал. Потом добавил свое: — Обязательно.
Без пяти двенадцать он был в ЦДЛ. Но встречу Бродского и Слуцкого я уже описал. (См. журнал «Россия» за июль-август 1996 года).
Далее события развивались так. В нижний буфет вошел Вознесенский. Я сказал ему, что там в углу за столиком сидит Бродский.
— Поехали ко мне, — сказал Андрей Андреевич.
Я передал его предложение. Бродский молчал.
— Мы идем на сценарные курсы, там в два «Мальтийский сокол» Джона Хьюстона.
— А, по роману Дэшела Хэммета! Я видел.
— Ну и что, — сказал я, — всегда интересно посмотреть дважды. Там замечательные актеры — Хэмфри Богарт и Мэри Астор, да к тому же история фигурки золотого сокола, начиненной бриллиантами, — я знал сюжет фильма от Авербаха.
Бродский не пошел и на «Мальтийского сокола».
— Тебе не интересно? — спросил я.
— Вот ты послушай, что интересно. Пока ты глазел на этих идиотских кукол, я заехал на Речной вокзал. Ну, там по одному делу. Час ночи. Где ночевать? Она постелила. А мать ее работает врачом на «Скорой помощи». И в эту ночь она дежурила. Случайно ехала мимо своего дома, зашла проведать дочь. Ну, со своим ключом, естественно. Я слышу — открывается дверь. Что делать? Я — с головой под одеяло. Может, пронесет. Мама садится на край кровати. Дочь говорит: «Мама, я себя плохо чувствую. Только что заснула. Не буди меня, пожалуйста». А мама гладит одеяло. Нежная мама. Но выходит так, что через одеяло она гладит меня. Я закусил простынь, чтобы не засмеяться. Дочь совсем сникла. Мама вдруг все поняла. Открывает такой медицинский чемоданчик и достает шприц. Кипятит его. Ломает ампулу. Тут уж я испугался. Но мама делает укол себе. «Ты меня доведешь до инфаркта», — говорит она и уходит. Боже, я хохотал до утра.
— Я опоздаю на «Мальтийского сокола», — сказал я Бродскому.
— Привет Хэмфри Богарту, — откликнулся он. — Помнишь, как в «Судьбе солдата» его убивают через дверь?
— Ну, да, Джеймс Кегни, — говорю я.
— Вот это парень, — говорит Бродский. — «Есть у тучки нежная изнанка».
— Я опоздаю, — повторил я.
— А я не опоздаю, — отвечает Иосиф. — Кстати, ваш ЦДЛ такое г.
Я возразил:
— Ты же был здесь всего полтора часа.
— Более чем достаточно.
— Я все-таки еще раз позвоню Ярмушу.
— Как хочешь, — сказал Иосиф, — Ярмушу так Ярмушу. Сегодня мама не дежурит.
И я пошел смотреть «Мальтийского сокола». (Мою поэму «Мальтийский сокол» можно прочесть в этой книге). Ночевал я у себя на Мясницкой. А утром Ярмуш увез Бродского в больницу Кащенко.
— Отчетливая шизофрения, — сказали в приемном покое.
Я снова позвонил Ярмушу.
— Он в хорошем отделении, — сказал Миша, — посетить его можешь в воскресенье. Возьми фруктов и книгу. Он тебя об этом просит.
В субботу из Ленинграда приехала моя жена, та самая, чья комната была на Мясницкой. Я взял из ее библиотеки Баратынского, мы поехали навестить Иосифа.
Свидания происходили в отдельной комнате с пейзажами Подмосковья на стенах. Стояли обшарпанные диваны, табуретки. Было много посетителей. Родные приехали с судками, кормили своих больных. Вышел Бродский, в серой больничной пижаме, подпоясанный веревкой. Фрукты сразу же подарил санитарке. При виде тома Баратынского восторженно поднял большой палец. Уселся. Закурил. Ему сделали замечание. Он докурил до конца. Замечания не повторили.
— Заберите меня отсюда, — сказал он. — В палате настоящие сумасшедшие. Именно здесь можно сойти с ума. Сделайте это немедленно.
— Но сегодня воскресенье, — сказала жена.
— Немедленно, — повторил Бродский.
Я пошел к дежурному врачу.
— Это невозможно, — сказал он. — Ему нужно отдохнуть, подлечиться. У нас приличные условия. Я думаю, месяц он здесь проторчит. Кстати, у нас ежедневные прогулки по территории. Ему полезно дышать свежим воздухом.
— В воскресенье не выписывают, — сказал я Бродскому.
— Завтра — последний срок, — ответил он.
Мы вышли с женой на улицу.
— Что делать? — спросила она. — Его надо достать оттуда во что бы то ни стало.
— Ардов, — сказал я, — он может все.
Мы поехали на Ордынку.
— Утром я позвоню Снежневскому, — сказал Ардов.
Снежневский был главный психиатр Министерства здравоохранения. Вечер провели у Ардовых. Боря сделал гениальный плов. Нина Антоновна была в театре. К Мише пришли Саша Нилин и Саша Авдеенко, потом Оля Никулина, потом Саша Рыбаков.
— Ребята, помогите, — сказал я. — Его надо достать оттуда.
— Да мы его выкрадем, — сказал Боря Ардов.
Даже собака Лапа недоверчиво тявкнула.
— Принесем ему одежду и… через забор, — продолжал Боря.
— А оттуда на машине, — подтвердил Авдеенко.
Виктор Ефимович Ардов жил так: два часа спал, три часа бодрствовал. И так круглые сутки. Как раз кончились два часа сна. Он вошел в столовую. Выпито нами уже было немало.