Мне скучно без Довлатова

Рейн Евгений Борисович

Посреди ночи Бондаренко проснулся и увидел, что на столе перед ним сидит здоровенная крыса и внимательно за ним наблюдает. Будучи бригадиром грузчиков, Бондаренко совсем не удивился, не испугался, ибо чего-чего, а крыс он в своей жизни перевидал достаточно. Но эта крыса сидела явно не просто так, а с какой-то целью. И Бондаренко вскоре сообразил, что у крысы на уме.

Крыса внимательно и как бы выжидая глядела на огрызок полтавской колбасы. Дело было понятное, а Вася был человек добрый и в душе натуралист. Он взял полтавскую колбасу и протянул ее крысе. Крыса понимающе схватила этот огрызок, спрыгнула со стола и удалилась. А Бондаренко стал поудобнее устраиваться на ночлег тут же в пакгаузе. Он лег на пол, подложил ватник под голову и совсем было заснул, как вдруг снова увидел крысу. Она подошла к лежащему Бондаренко совсем близко. Крыса что-то принесла и положила рядом с Бондаренко на пол, у самого его лица. Бондаренко взял это что-то и удивился еще больше, он вскочил, нащупал фонарик и засветил его. В его руке была новенькая десятирублевая бумажка, которую в те отдаленные времена народ называл «красненькой». Это были совсем не малые деньги, если учесть, что бутылка водки стоила тогда три рубля двенадцать копеек. До утра не мог уснуть бригадир грузчиков, все время обдумывая странность случившегося с ним.

А утром, как только открылись магазины, Бондаренко истратил эти

деньги. Без всяких проблем на крысиную десятку приобрел он три бутылки «Московской» и плавленый сырок «Дружба».

Самое невероятное, что все это повторилось с ним и на следующую ночь. Причем на этот раз Бондаренко остался в пакгаузе уже нарочно, понимая, что это совсем не простая крыса.

С той поры жизнь Васи Бондаренко наполнилась культурой и отдыхом, днем он работал в пакгаузе, вечером отдыхал с грузчиками, ночью встречался с крысой, а утром шел в магазин. И только жена Бондаренко Тамара стала беспокоиться за мужа и удивлялась, что его почти не бывает дома. Но Бондаренко ссылался на сверхурочную работу и продолжал жить в своем новом режиме. Так прошло полгода.

И вдруг Тамара заявила, что ей в жилконторе, где она была паспортисткой, выделили две путевки на юг «в дом отдыха Фрунзе „имени Орджоникидзе“», как сообщила она опечаленному мужу. Бондаренко любил и побаивался Тамару, кроме того, он не был на юге четыре года. Он задумался, прикинул то и се, и с нелегким сердцем согласился. Ясно было одно: оставлять крысу без полтавской колбасы никак нельзя. И тогда Бондаренко обратился к коллеге, грузчику с удивительной фамилией Безрассудный, своему старому корешу.

— Останься-ка, Слава, после работы, надо кое-что обсудить, — и Бондаренко рассказал ему про крысу и, более того, показал, как это все происходит. И Безрассудный самолично во всем убедился. — Я еду по путевке в Сочи, приноси ей вместо меня полтавскую колбасу, только не балуй ее — грамм двести или двести пятьдесят. Десятку бери себе — тут я не претендую, а уж вернусь, тогда извини — это моя крыса.

И Безрассудный, конечно, с радостью согласился. Но в первую же ночь произошло несчастье. Сначала все шло, как полагается. Безрассудный принес колбасу, в полночь вышла крыса, забралась на стол, но увидев, Безрассудного вместо Бондаренко, колбасу брать не стала. Безрассудный протянул ей колбасу и сказал даже что-то приветливое, дескать, вот полтавская, как и договаривались. Десять рублей в этот момент были ему нужны, ну прямо дозарезу. Но крыса скрылась в темном углу.

Безрассудный, однако, надеялся, что крыса снова придет за «полтавской», и вполне подготовился к этой встрече. Тут же в пакгаузе он отыскал крепкую нейлоновую бечевку и сделал из нее самозатягивающуюся петлю. Когда крыса забралась на стол, Безрассудный набросил на нее эту петлю и крепко затянул. Тут-то и случилась беда. Петля соскользнула крысе на шею и задушила ее. Безрассудный пытался спасти крысу, делал ей искусственное дыхание, называл ее «голубчик» и «дорогая». Но все было напрасно, крыса сдохла. Десятку Безрассудный заполучил, но ведь это была последняя десятка. Сначала Безрассудный хотел бросить мертвую крысу в Волгу, но потом передумал и похоронил ее со всеми почестями.

Через двадцать четыре дня, как и обещал, вернулся Бондаренко. Но Безрассудный побоялся сказать ему правду.

— А крыса-то ко мне не приходит, видно, тебя ждет, — только и сказал он.

Так они и остались без крысы.

Бондаренко целую неделю приходил в пакгауз с полтавской колбасой, а потом решил, что во всем виновата жена, и на этом успокоился.

Но однажды поступил в пакгауз голландский спирт «Ройял» и голландская селедка. По этому поводу грузчики отдыхали до самого утра, и уже на рассвете Безрассудный после шестой кружки спирта выложил Бондаренко чистую правду. Правда эта буквально потрясла Бондаренко. Не подумав о последствиях, он ударил Безрассудного табуреткой по голове и, к своему удивлению, разбил эту голову в кровь до состояния черепномозговой травмы.

Безрассудного отвезли в больницу, а Бондаренко забрали в милицию и через два месяца судили. На суде бригадир рассказал все, как было. Но судьи ему не только не поверили, а решили, что он над ними издевается. И получил бы Бондаренко на полную катушку, если бы Тамара не обратилась к адвокату Гуревичу. Вот Гуревич почему-то поверил Бондаренко и даже навел частным образом кое-какие справки.

Оказалось, что два года тому назад был арестован и посажен главный весовщик пакгауза. Денег, однако, при обыске не нашли. Узнав про все это, Гуревич настоял на произведении нового следствия, он потребовал вскрыть полы и обследовать подполье. И что же оказалось? Под досками пола нашли ящик из-под марокканских сардин, набитый новенькими десятками, а сверху на «красненьких» лежал мертвый крысиный выводок. Выходило, что крыса кормила детей полтавской колбасой и честно за это расплачивалась.

Крысы вообще загадочные существа, и про них еще многое неизвестно.

ЗЕРО

После поминок мы в подвал спустились, и человечек в розовом костюме давал нам поясненья — магнистерий и красный лев — все это было здесь. «Смотрите», — он сказал, и вынул гвоздь, и положил его в реторту. Закипела какая-то бурда. Я все глядел, припоминая, — мелкие черты, набухшие подглазья — что-то, где-то уже я видел. Тут вошла полячка, держа в руках фальшивый документ. И гвоздь достали из реторты. Он по шляпку стал золотым. И я захохотал. Ну да, конечно, тридцать лет назад я видел этот фокус — только прежде показывал он это на себе, рассказывал, что в Датском королевстве был удостоен звания магистра, заглядывал в глаза, и люди, люди кормили его, честно удивляясь двум-трем словам по-датски и по-польски. Над головой шумел ночной Нью-Йорк. А здесь, в подвале было глухо, тихо, столетний человек, лауреат, с вдовой беседовал и подливал ей водки. Все утомились, даже с облегченьем, отяжелев, жевали бутерброды, лишь он один сновал неутомимо и важным господам в полупоклоне свой гвоздь показывал. Я обратил вниманье на женщину с фальшивым документом: «Дзенкую, пани!» Но она уже все спрятала и, прислонясь к стене, кольцом стучала что-то вроде Морзе, какой-то знак. По этому сигналу в подвал спустился обладатель кубка Индианаполиса — сухой и ладный малый, весь в черном, и за ним внесли два ящика «Клико». Приободрились и гости и вдова, и пир воспрял. Полячка подняла бокал и снова кольцом позвякала по хрусталю. И человечек в розовом костюме дотронулся до локтя чемпиона. Тот обернулся полупрезрительно, но что-то вдруг припомнил, как будто расшифровывая Морзе, и руку протянул, и в эту руку был вложен гвоздь. Все вскоре разошлись… …На набережной под зеленым небом в стране Гольфстрима я вошел в какой-то угрюмый дом и произнес пароль. Слуга провел меня по коридору в бесцветный зал. Там за столом сидели пять человек. Квитанции, кредитки, какие-то жетоны вперемежку лежали на расчерченном сукне подпольная рулетка. Так и было. Я знал всех пятерых, но только не мог припомнить, что же с ними стало. Крупье сказал мне: «Вот и ты. Пора!» И бросил шарик на воронку. Голый череп его отсвечивал от трехлинейной лампы, гвардейский галстук был повязан туго, и все проигрывали. Впрочем, тут шла игра по мелкой. Крупье был холоден, как будто бы его все это не касалось. Я поставил на «черное» и выиграл часы, отстегнутые с грязного запястья. Никто не удивился. Полумрак рассеивался, явственно угрело. На углу стола сидел тот самый в розовом костюме, свободно развалившись, так бывает с официантом, что решил гульнуть. Он выжидал и умными глазами следил за шариком. Мне показалось — игра не клеится, все отбирал крупье. «Сегодня не идет», — сказал губастый с пробором равнодушный человек. Я не видел его с тех самых пор, как проводил на пристань в кругосветку. «Сейчас покончим, — возразил крупье, — ты не играл еще, чего ты ждешь?» сказал он розовому человечку. «Я не спешу, — ответил тот, — приятно со всеми вместе посидеть. А впрочем, вот ставка». Он за пазуху полез и вытащил. И я узнал, узнал — та самая фальшивка от полячки. Крупье внимательно ее перечитал и холодно сказал: «Вполне годится. Так, что же?» — «Я поставил на зеро». Другие ставки кто во что горазд. И завертелся шарик. Все привстали. И долго-долго суетился он, отыскивая сектор. И как будто крупье его подстегивал: «Давай-давай, ищи, что надо!» И остановился. Зеро, конечно. Розовый вскочил. И подлинная вспышка на минуту преобразила благородный шик его ухваток фокусника. «Что же, ты — человек ноля. Теперь хватай!» — и все придвинул розовому — куча рублей советских, замогильных бирок, просроченных билетов проездных, какое-то письмо без уголка. «Бери, бери, — сказал крупье. — Счастливчик! Надолго хватит». — «Что вы, господин, а золото?» — «А золото сам сделай. Ты, кажется, когда-то промышлял алхимией. А тут другие игры». — «Отдай тогда хотя бы документ!» — «Ну, знаешь, не смеши — придет пора, он будет продан на аукционе». И розовый заплакал. Боже мой! Невыносима участь человека, решившего обманом захватить хотя бы тень, хоть промельк Абсолюта! На набережной был густой туман, и мы стояли, словно бы боялись расстаться в этом млечном киселе — потом уж не отыщут, не спасут. И только тот, кто выиграл зеро, так безнадежно помахал рукою. Шаг в сторону — и он исчез в тумане.

«РУССКИЙ САМОВАР»

В Нью-Йорке на 52-й улице находится замечательный ресторан «Русский самовар». Его хозяин — мой приятель чуть ли не со школьных лет — Роман Каплан.

Много лет назад, когда я впервые оказался в сверх-Городе, я отыскал «Русский самовар». И мне там очень понравилось. В «Самоваре» было уютно, симпатично, красиво и очень вкусно. Пианист наигрывал марши, старинные романсы и знакомые песенки. Я, помню, просидел в «Самоваре» целый день. Но вот что меня удивило. В обеденный час там были люди, а к вечеру ресторан опустел.

— В чем дело? — спросил я Романа.

— Нет рекламы, — ответил он, — это театральный район, после спектакля актеры идут ужинать в модные рестораны, а вслед за ними и зрители. Реклама ведь стоит огромных денег.

И Роман печально махнул рукой.

Этот разговор мне запомнился. Через год я снова попал в Америку, в Калифорнию. Знакомые привели меня к голливудскому киномагнату. Я стоял на веранде с бокалом в руке, совершенно не понимая, зачем там нахожусь.