Мнемозина

Ланской Георгий Александрович

Из глаз Светланы брызнули слезы. Она разрыдалась и сползла вниз, обняв меня за ноги. Я с отвращением оттолкнул ее, но она цеплялась за меня, как за последнюю надежду, размазывая по лицу слезы, сопли и остатки косметики, превращаясь в гротескное чудовище. Мне не было ее жаль. Сейчас мне не было жаль даже себя, хотя я привык жалеть себя, ведь больше мне ничего не оставалось.

— Простите меня… простите меня… я не хотела, — захлебываясь в слезах, рыдала Светлана. — Я ничего не знаю! Я никогда ничего не знала, меня никто не спрашивал. Я и так отдала ему свою дочь, свою

кровь, а он превратил ее в свою персональную куклу! Мне так жаль вашу семью, но я ничего не значу ни для кого! Вы правы! Я — ничтожество, и моего мира больше нет, я — нищая побирушка! Меня никто не любит! Я никому не нужна, ни мужу, ни родным. Даже дочери я была не нужна! Она не хотела меня видеть! Никогда не хотела! Я так надеялась, что она передумала, когда позвонила и попросила приехать, но ей было плевать!

Светлана оторвалась от моих ног и закрыла лицо руками. Я присел на корточки и отнял ее ладони от лица.

— Чигин приходил к вам?

Светлана опустила глаза.

— Два раза, — прошептала она. — Сразу после того, как сбежал. Я уже знала, кто он такой, испугалась до ужаса. И накануне смерти Ксении. Он был в квартире. Я вошла, а он… Сидит вот тут.

— Почему он вас не убил?

Светлана передернулась, словно ей было страшно даже вспоминать об этом. Когда она заговорила сквозь всхлипы, в голосе отчетливо слышалась паника:

— Не знаю. Я думала, мне конец, но он расспрашивал про Ксению, как она живет, что делает, где живет. Я ему рассказала, дала неправильный адрес, а он рассмеялся, сказал, что я вру, а он прекрасно знает, где может ее найти и, может быть, скоро навестит. Я ему дала все деньги. Что были в доме, и он ушел. А потом Ксюша позвонила и сказала: мама, приезжай.

— Зачем она вас позвала?

Светлана с минуту смотрела на меня, а потом, словно опомнившись, сдернула с шеи цепочку и сунула мне в руку.

— Она отдала мне это и велела беречь. Я не сразу поняла, зачем. А когда поняла, то все равно не смогла воспользоваться. Ксюша была так напугана, но мне ничего не сказала, я ведь была… Ну, выпила немного. А она не могла со мной говорить, когда я… Ну… нетрезвая. Ее это раздражало. И в тот день тоже… Я же подумать не могла, что это — в последний раз…

Я взял цепочку и недоуменно поглядел на подвеску. Позолоченный череп криво ухмылялся беззубой пастью. Только спустя пару секунд до меня дошло. Я провел пальцем по задней части подвески, после чего из челюсти черепа выдвинулся usb-разъем.

— Там всего одна папка, — шмыгнула носом Светлана, указывая на флэшку. — Но я не смогла ее открыть. Она требует пароль, а я его не знаю. Возьмите. Может, у вас получится остановить их. Я не смогла, даже когда все узнала.

Я стиснул флэшку в руке и встал. Светлана, выдохшаяся и мрачная, тупо смотрела в угол и терла нос кулаком. Не попрощавшись, я двинулся к выходу, но у самых дверей остановился.

— Последний вопрос. Почему вы развелись с мужем?

Светлана подняла на меня глаза и с горечью сказала, вложив в слова остатки былой ненависти.

— Потому что не смогла ему помешать.

33

Флэшка

жгла мне руку, но мне не на чем было ее прочитать. Ехать до дома было довольно далеко, и потому я, недолго думая, свернул к салону Броха, предупредив его по телефону, что скоро заеду. Старый еврей попытался отказаться от визита, намекая, что на дворе уже почти ночь, но я не пожелал слушать, сообщил, что мне нужно и повесил трубку. Брох жил в квартире над своим магазином и потому ему бы не пришлось сильно напрягаться.

После того, как я отключился, телефон вновь завибрировал, и на нем высветилось имя моего бывшего начальника.

— Ты был прав, — сказал Базаров вместо приветствия. — Дело действительно возбуждали, но потом закрыли, так что он не был осужден. Знаешь, кто был его адвокатом?

Базаров назвал фамилию. Я хмыкнул, почти не удивившись, а шеф продолжил, не дождавшись моей реакции:

— Меня только интересует, как ты до всего додумался? И почему ничего подобного не пришло в голову нам?

— Потому что дело не заводили, а он все время был рядом и никому не пришло в голову копнуть чуть глубже. Даже мне.

— А мотив? — осторожно спросил Базаров. Я поглядел на флэшку. Золоченый череп подмигнул мне кристаллом красного цвета.

— Думаю, что скоро я обо всем узнаю, — осторожно ответил я. — Мне нужно заехать кое-куда.

Двери мне открыла Сарочка. Или Розочка. Я так и не смог определить кто из них кто. На перезрелой девушке был полупрозрачный пеньюар, поверх которого слишком открытый халат, демонстрирующий больше, чем нужно, но так явно и было задумано. Призывно улыбнувшись, Сарочка или Розочка поманила за собой, но не в салон, а на лестницу, ведущую в квартиру, и, открывая дверь, на мгновение прижалась ко мне жарким влажным телом.

Я давно не был в квартире Броха, смутно запомнив длинные коридоры, темно-бордовые обои, бронзовые светильники в форме дворцовых подсвечников и затхлый воздух. Брох боялся сквозняков и недолюбливал кондиционеры. В салоне только в его кабинете кондей включали лишь к визиту гостей, причем расположен н был прямо у них за спиной, немилосердно дуя в шею. С моего последнего визита ничего не изменилось. Обои были те же, ковровая дорожка цвета свернувшейся крови лежала на прежнем месте, и когда из соседней двери на мгновение выглянула вторая близняшка, сходство с Кинговским отелем «Оверлук» стало абсолютным. Не хватало только чудовища, но с его ролью легко справлялся старый деспот, по паучьи оберегающий никому не нужную невинность своих дочерей.

— Добрый вечер, Ванечка, хотя в такое время приличные люди уже видят десятый сон. Роза, отлипни уже от юноши и принеси нам чаю, — проскрипел Брох из глубины своих чертогов. Оторвавшись от его дочери, я пошел на звук, даже не удивившись, что старый деспот, не выйдя из своего кабинета, успел увидеть все, что надо и что не надо.

Брох нашелся в своем кабинете. Ювелир сидел в кресле, в полосатом халате поверх майки и трусов, решив не одеваться. Впрочем, я убедил его по телефону, что визит будет кратким. Брох постучал ладонью по ноутбуку, лежащему на столе.