Мнемозина
Шрифт:
— Ксения полагала, что вы на ней женитесь, — заметил я. Макаров долго молчал и разглядывал стол сквозь стекло бокала и плещущуюся в нем жидкость.
— При всей своей кажущейся взрослости и разумным действиям, у Ксении была совершенно вывернутая деформированная психика, — произнес он со вздохом. — Мне казалось, она понимает, что мы с ней ненадолго, и что все рано или поздно кончится. Потом она стала заговаривать о замужестве, но я резко пресек эти темы. Больше она не говорила о том, что хочет моего развода с Натальей, а я бы и не стал… Ксюша часто не понимала, что можно делать, а что нельзя. Ладно я, без в
— Мне кажется, или вы ее осуждаете? — изумился я.
— Сладкое вредно, Стахов. И бухло вредно. И курить. И наркота. Но мы все это употребляем. Сознаем, что вредно, но все равно жрем и пьем. И разумная часть моей башки Ксению осуждала. Только мужики разумной частью головы редко думают, когда охота трахаться. А мне хотелось. И только с ней. Но я не собирался на ней жениться. В ту ночь я ей это еще раз сказал. У нее была истерика. По ее мнению, мы все ее бросили.
— Вы приехали на машине из своего служебного гаража? — уточнил я. Макаров не удивился.
— Я всегда пользовался разными машинами. Не хотелось, чтобы Наталья узнала. Даже когда она уже была в курсе, я поехал к Ксении, чтобы поговорить на служебной машине. Хотелось, чтобы она видела, что моя машина стоит в гараже. Но жены дома не было.
— Потому что она была в вашей квартире, там же, в доме Ксении? — спросил я.
— Ну, — пожал плечами Макаров, — я этого не знал. Мы поговорили. Ксения поплакала, назвала меня старым козлом и велела убираться из ее жизни вместе с моим вялым хером и инфантильным сыночком, с которым она встречалась из жалости. Я ей чуть не вписал, но потом подумал, что это злость говорит, поэтому просто уехал. Даже тогда я не хотел, чтобы все кончалось, несмотря на разговор с женой и сыном.
— Не любите, когда у вас отнимают любимые игрушки? — усмехнулся я. Макаров побагровел и стиснул бокал. Стекло хрустнуло, и сквозь пальцы миллионера потекла красная жидкость: то ли коньяк, то ли кровь.
— Она не была моей игрушкой! — прорычал он.
— А кем она для вас была? — не моргнув глазом, спросил я. — Вы спали с ней, несмотря на то, что ее любил ваш сын. Вы не собирались разводиться с женой. Подумайте, остались ли бы вы с Ксенией, если бы ей было не семнадцать, а тридцать? Когда она стала слишком настойчивой, вы предпочли избавиться от нее, верно? Потому и поехали к Ксении в тот вечер.
— Я ее не убивал! — рявкнул Макаров. Я уже хотел было ответить, но тут дверь распахнулась и в комнату заглянули встревоженные дуболомы. Макаров махнул рукой, и те испарились, словно призраки.
— Хорошо, — согласился я. — Вы не убивали. А ваша жена?
— При чем тут Наталья?
— Она была в вашей квартире по соседству и поднималась к Ксении. Откуда ваша супруга узнала о вашей измене?
— Не знаю, — стиснув зубы ответил Макаров, но я не дал ему опомниться:
— Не от вашей ли бывшей горничной Елизаветы Разумниковой, поступившей на службу к Рокотовым и шпионившей для вас? И что было потом? Разумникова знала, что вы или ваша супруга избавились от Ксении и шантажировала вас?
— Ты совсем чокнулся? — вытаращил глаза Макаров. — Сперва Олег чушь нес о шантаже, теперь ты… При чем тут Разумникова вообще?
— При том, что ваша бывшая горничная не впервые получала
Макаров привстал и едва не опрокинул стол.
— Что? — недоверчиво протянул он. — Лелю убили? Чушь. Не верю. Когда это случилось?
Я открыл рот, но ответить не успел. Дверь снова открылась, и в кабинет вошла Наталья Макарова. Бросив на мужа испепеляющий взгляд, она швырнула на стол тяжелую сумку и, усевшись, устало произнесла:
— Давайте заканчивать этот балаган.
31
Если Макаров и хотел выставить жену вон, то быстро отказался от этой идеи. Наталья без особых церемоний прошла к бару и, выудив из длинной вереницы бутылку вина, не глядя протянула мне, будучи уверенной, что я ее возьму и открою. Я принял бутылку из ее рук, нашел на полке штопор, откупорил и налил ей бокал до краев. На ее лице не дрогнул ни единый мускул, когда она принимала спиртное из моих рук, но сделав первый глоток, она чуть заметно выгнула бровь и поглядела на меня сверху вниз, что для ее невысокого роста было весьма затруднительно. Но я не отреагировал, приходилось терпеть унижения и помасштабнее.
— Для человека без покровителей вы слишком дерзко себя ведете, — процедила она сквозь зубы. Ее вид явно говорил: ты мне не ровня, даже не пытайся… Я криво ухмыльнулся.
— Да, у меня неустойчивая психика.
— Я заметила это еще в магазине, — не осталась Наталья в долгу и добавила сладким голосом: — Кажется, вы не хотели внимать предупреждениям?
— Ничего не могу поделать, — вежливо ответил я, припомнив громил, которые учинили разгром в моем офисе. — Я любознательный с детства. А счет за ваше предупреждения я выставлю позже. Не до того. Сейчас меня невероятно интересует, что произошло в квартире Ксении.
Взгляд, который Наталья бросила на мужа был полон презрения и ненависти. Макаров посерел и отошел подальше, к окну, вновь уставившись на пейзаж за пыльным стеклом. Продолжая буравить его затылок взглядом, Наталья сделала глоток вина и с деланным равнодушием произнесла, покачивая бокал кончиками пальцев.
— Да мне, собственно, нечего рассказывать. Накануне выставки Глеба я узнала о том, с кем спит мой муж и была очень огорчена.
Ее руки, тем не менее, тряслись, а голубые, до странности прозрачные глаза, были холодны, как сталь.
— Мне кажется, что это не то слово, — мягко возразил я. Наталья поглядела на мужа, перевела взгляд на меня и лед в ее глазах вдруг поплыл. Где-то на подкорке мелькнуло нечто человеческое, огорчение и оскорбление женщины, которая много лет верой и правдой оберегала семейный очаг. А еще в ней бушевала злость и отчаянное желание не разрыдаться от обиды прямо на глазах незнакомого человека.
— Я хотела сказать другое, но вовремя вспомнила, что меня пытались воспитывать две няньки. Так что я удержу лицо и скажу, что очень расстроилась, — холодом произнесла она, но голос в итоге все равно дрогнул. Наталья задрала голову кверху и с минуту разглядывала потолок, а когда опустила глаза, слез в них уже не было: только ярость. — Конечно, я была оскорблена. Я бы стерпела любую потаскушку, с которыми обычно якшается Сергей, но эта девочка… Для меня это было слишком.