Мнемозина

Ланской Георгий Александрович

— На допросах он ничего о сестре не говорил, — припомнил я. — Ни единого раза. А где жила Раиса?

— А, да, — спохватился Кеша. — Недалеко в общем-то. В поселке Струнино. Там жили ее приемные родители, работали в Москве, мотались в город на электричках. Вбей в поисковик, есть даже заметка о смерти школьницы Раисы Платоновой и обещаниях найти и покарать. Но, думаю, никого не покарали, а если и покарали, то не того и не за то.

Что-то умное завозилось у меня в голове, но после вчерашнего соображалось тяжело. Где-то мне попадалось это Струнино совсем недавно, но ухватить мысль не получалось. Кеша не дождался моего ответа и отключился. Автомобильный ряд продвинулся

еще на пару метров, и я торопливо сократил дистанцию, не обращая внимания на недовольный гул внедорожника, желающего занять мое место. Когда машина вновь встала, я вбил название Струнино в поисковик и открыл карту. Поселок оказался в стороне от Сергиева Посада, куда я ездил в клинику, и, скорее всего, туда можно было добраться на той же электричке. Вот почему название билось у меня в голове. Я отметил, что рядом находится и Александров, куда я тоже ездил навещать мать Ксении.

Вспомнив о Ксении, я решил, что настала пора пощекотать нервы чете Макаровых, упорно не желающих со мной встречаться. Я вынул из кармана смятый рисунок Глеба, отфотографировал и, найдя в памяти телефона контакты Макаровых, отправил рисунок через мессенджеры, присовокупив подписью, что нам крайне необходимо встретиться и кое-что обсудить. У Натальи Макаровой галочка отправленного сообщения осталась серой, верный признак, что она сообщение не открыла, а вот глава семейства сообщение прочитал, но не отреагировал.

— Подождем, — пробурчал я. — Не привыкать.

Звонок Рокотова застал меня в тот момент, когда я уже почти подобрался к вожделенному светофору и готовился свернуть в сторону его особняка. Пробка почти рассосалась, и я надеялся добраться до особняка миллионера минут за сорок.

— Леля не пришла на работу, — без лишних церемоний сказал он. — На звонки не отвечает.

— Такое раньше было?

— Никогда. На моей памяти, она даже не болела никогда. Езжайте к ней, адрес я вам сейчас сброшу.

Адрес у меня и без того был. Мне не понравилось внезапное отсутствие Лели. Я свернул в противоположную от особняка сторону и, как только появилась возможность, нажал на газ, терзаемый нехорошим предчувствием. Мне показалось, что Леля уже собрала чемоданы и бежала, и, если так, шансов получить ответы было немного.

Леля, которая ежемесячно клала в банк около трехсот пятидесяти тысяч жила в отвратительной блочной девятиэтажке, серой и унылой. Ее не спасали даже высокие раскидистые стволы тополей, облепивших двор со всех сторон. Я подумал, что деревья почему-то уберегли от всеобщей чистки. Наверняка во время цветения двор засыпало пухом. Во многих местах эти деревья уже извели. Приткнув машину к подъезду, я вышел из машины.

Я нажал на кнопки домофона, я услышал переливы, но мне никто не ответил и не открыл. Я подождал, пока звуки не прекратятся, и набрал номер соседней квартиры. Ответом также была тишина. Приготовившись набрать следующий номер, я уже протянул руку к кнопкам, когда дверь открылась, выпуская молодую мамашу с коляской. Я пропустил ее и торопливо юркнул в подъезд.

Леля жила на седьмом. Выйдя из лифта, я сразу почуял странную вонь. Стальная дверь в квартиру домработницы Рокотова была приоткрыта на пару миллиметров, это почти не бросалось в глаза. Я подцепил ручку ногтем и потянул, стараясь не оставлять отпечатков. Отвратительный запах горелого металла ударил мне в нос. Я закашлялся, прикрыв нос рукавом, пожалев, что не прихватил пистолет, и вошел, оставив дверь открытой. Клубы дыма стали просачиваться наружу, поднимаясь кверху сизыми струйками. Вонь становилась нестерпимой. Так пах горящий металл и что-то органическое.

Источник

обнаружился довольно быстро. На кухне, куда я пробрался, на плите у окна стояла сковорода, на которой горело нечто, возможно, бывшее мясом, но опознать продукт в черных углях казалось невозможным. Судя по состоянию, еда горела не один час. Больше на кухне ничего не было: даже стол был идеально вытерт, и только грязная чашка в мойке говорила, что хозяйка накануне выпила кофе. Я выключил плиту. сунул сковороду в раковину, и только тогда зацепил взглядом нечто непривычное. В черных углях что-то блеснуло. Не веря своим глазам, я с ужасом понял, что сверкнувший в углях кристалл не что иное, как камень в золотой оправе женской сережки. Кто-то пожарил человеческое ухо. Не надо было гадать, кому оно принадлежит.

Меня объяло холодом.

Леля нашлась в комнате. Она сидела за столом в странной позе, положив на скатерть голову и обе руки. От дверей мне был хорошо виден ее затылок, буро-черные потеки на неестественно вывернутой шее и торчащую рукоятку отвертки в месте, где еще недавно было Лелино ухо. Холодные пальцы прикоснулись к моим лопаткам, понуждая сделать шаг, и я шагнул, хотя совершенно не хотел ничего видеть.

Ее лицо было исполосовано ножом, разрезавшем губы от уха до уха, из развороченных губ выпал синий прокушенный язык. Пальцы правой руки были вымазаны кровью, словно Леля напоследок попыталась изобличить своего убийцу и написала его имя кровью. На пропитавшейся кровью скатерти, действительно, виднелись засохшие мазки крови, укладывающиеся в два криво написанных слова, издевательский привет убийцы, не поленившегося оставить свое послание тому, кто найдет жертву.

«Привет, Стахов!», — гласила надпись.

Я шагнул назад и потянулся к телефону.

29/1

Бывшие коллеги встретили меня неласково. Давняя трагедия выветрилась из их головы, к тому же среди приехавших на труп не было знакомых, так что я для всех был самым главным подозреваемым, особенно учитывая адресованное мне послание. Меня затолкали в машину и отправили в отдел, где сняли отпечатки пальцев и долго и муторно допрашивали на предмет кем мне приходилась Елизавета Разумникова и зачем я ее убил. И только пара звонков из главка заставила оперов суетиться. Меня выпустили ближе к вечеру, проводив с напутствием, что я у них на особом контроле и подозрений с меня никто не снимает. Но после допроса вывели почему-то не на улицу, а в кабинет начальника, где, кроме незнакомого полковника, сидел еще и Базаров.

— Садись, Иван, — хмуро сказал Базаров. Я сел. Бывший начальник выхаживал из угла в угол и скреб подбородок ногтями, что выдавало его озабоченность. Незнакомый полковник поглядывал на нас с неудовольствием, пока Базаров не спохватился, и не представил его:

— Это Евгений Иванович Осипов, мой хороший друг и начальник местных архаровцев, которые тебя приняли. Я ввел его в курс дела насчет Чигина.

Мы обменялись рукопожатиями с Осиповым, и тот, бросив на Базаров торопливый взгляд, поинтересовался:

— Что вы делали у Разумниковой?

— Приехал поговорить. — подал я плечами, изначально решив не вдаваться в подробности.

— На тему?

Я развел руками.

— Извините.

— Адвокаты, — с отвращением сказал Осипов и добавил с надеждой. — А, может, не было никакого Чигина, а? Что скажешь, Анатолий? Может, твой бывший опер грохнул Разумникову, а маньяком прикрывается?

— Не пыли, Жень, — поморщился Базаров и повернулся ко мне. — Вань, что тебе нужно было от убитой?