Многовластие
Шрифт:
– Никто не верит такой власти. Она нас всегда готова предать.
Рядом с Настей во всем осведомленные женщины рассказывали стоящим рядом соседям:
– Хотели наших героев похоронить вместе с жертвами революции. А казачий начальник сказал, что не согласятся казаки лежать рядом с теми, кто их расстреливал. И добились своего. Им дали отдельное место.
– Вон те люди, – говорила другая. – Это вдовы и дети убитых. Они приехали из своих станиц. Добрые горожане встречали их на вокзале и размещали в самых лучших гостиницах. Я тоже в этом принимала участие, – с гордостью добавила она.
– Семерых отпевали
– Вам повезло все увидеть. Эти герои заслужили такого почета.
– А когда объединенный хор Казанского и Исаакиевского соборов начал пение, все встали на колени. Отпевание длилось три часа. Затем гробы вынесли на площадь. Она была полна войсками. Были казаки, полки Петроградского гарнизона. Несколько военных оркестров и отряд трубачей. Многие смахивали слезы.
– Я знаю, что многие граждане сдавали деньги на похороны.
– Это я точно знаю. Читала в газете. В пользу семей погибших собрали восемьсот тысяч рублей. По десять тысяч вручили каждой семье.
– Неплохо, – согласилась Настя. – Но ведь собрали большую сумму.
– Остальные средства составили Фонд. Из него дети убитых должны будут получать образование. А еще будет построена часовня в Александро-Невской лавре. Впрочем, добавила она, многих казаков уже похоронили в других местах.
Керенский произнес прочувствованную речь. Как обычно, грозил врагам революции и обещал не допустить повторения июльских событий. Но были в речи и тревожные слова:
– От лица Правительства говорю вам, что Россия переживает драматический момент. Она ближе к гибели, чем когда-либо в своей истории. Перед телами погибших я призываю вас поклясться, что вместе с нами вы приложите все силы, чтобы спасти государство и свободу.
Подняв правую руку, Керенский первым прокричал:
– Клянусь!
Наступила короткая тишина, затем тысячи рук взметнулись вверх, и толпа громогласным эхом отозвалась:
– Клянемся!
Те, кто находился возле Керенского, подняли премьера на плечи и понесли к автомобилю.
Звонили колокола Исаакия. Оркестр играл псалом. Процессию возглавляли трубачи. За ними следовал эскадрон казаков с пиками, священнослужители, несшие высокие кресты, хоругви и курящиеся кадила. Гробы поместили на пушечные лафеты, запряженные лошадьми. За каждым из первых шести лафетов скакала лошадь без всадника. За последним лафетом ехал в седле мальчик лет десяти в темно-синей с малиновой отделкой форме донских казаков. Малолетний сын одного из казаков был зачислен в полк на место погибшего отца. Замыкали процессию правительственные служащие, многочисленные делегации и шеренги воинских частей. За все время оркестр ни разу не исполнил «Марсельезу», столь популярную у революционеров.
Хоронили казаков в Александро-Невской лавре. Один за другим опускались гробы в могилы. Музыка заглушала всхлипывания близких.
Всего в июльских событиях погибло пятьдесят шесть человек, более шестисот получили ранения.
Глава двадцать восьмая. Непоследовательность
Капитан Никитин почти не спал уже шестую ночь подряд. Сознание было замутненным. Иногда все происходящее проваливалось куда-то в бездну. Добровольные помощники все приводили и приводили подозрительных граждан. Тюрьмы скоро были переполнены. Обоснованность арестов определяли шесть гражданских и шесть военных комиссий. Каждая комиссия получила свой стол в просторном зале.
Словно для того, чтобы познакомиться с работой комиссий в штаб стал наведываться министр труда социалист Скобелев. Его присутствие здесь вызывало подозрения. Однажды Скобелев подошел к Никитину, отвел его в сторону и сказал:
– Есть у меня к вам небольшая просьба. Надеюсь, что вы мне не откажете.
– Что за просьба и как она касается моей службы?
– Не могли бы вы, пользуясь вашим положением, закрыть «Маленькую газету» Суворина. Думаю, вы согласитесь со мной, что это весьма контрреволюционное издание.
Никитин вспомнил. На страницах этой газеты частенько в весьма остроумной форме иносказательно высмеивалась деятельность правительственных чиновников. Доставалось и министру труда. Не раз читатели откровенно хохотали при чтении материалов.
– Знаю, некоторым эта газета портит жизнь, – сказал Никитин. – Но я совершенно не вижу повода закрыть эту газету. Критика необходима. К тому же закрытие изданий не входит в мою компетенцию.
Не получив удовлетворения, Скобелев ушел. А через несколько дней газета была все-таки закрыта. По приказу прокурора. Видимо, социалисты нашли к нему дорогу.
Правительство стало действовать решительнее. В ночном заседании с шестого на седьмое июля звучали предложения:
– Всех участвовавших в организации и руководстве вооруженным выступлением против государственной власти, установленной народом, арестовывать и привлекать к судебной ответственности, как виновных в измене Родине.
Многие предложения получали силу закона.
Некоторые войска, начавшие восстание, отправлялись на фронт. Первый пулеметный полк явился с повинной, выстроившись у Александровской колонны. Но пришел не весь полк, остальные разбежались и попрятались, прихватив три десятка пулеметов. Прокурор Судебной палаты выдвинул против большевиков обвинение по трем статьям. Большое раздражение органов вызывал Троцкий. Он рассылал иронические письма, спрашивая, когда же его арестуют?
– Я же был с ними. Я же был здесь, – заявлял он, – Почему вы меня не арестуете? Через несколько дней правоохранителям удалось-таки добиться ареста второго человека в большевистской партии.
Большую проблему судебным органам создавал также Нахамкес. Овший Моисеевич имел еще одну фамилию Стеклов, под которой был широко известен в России. По сведениям контрразведки он прибыл из Германии в Россию в начале войны. Никитин явился к Балабину с докладом.
– Это не тот ли Нахамкес – Стеклов, который в свое время так активно уничтожал полицию? – спросил Балабин, припоминая.