Многовластие
Шрифт:
– Давно бы так, – сказал с облегчением Авдеев.
Ефрейтор проводил Авдеева на позиции, где окапывались войска. В конечном итоге его возвратили в свою роту.
– Вот и ваш командир, – сказал, представляя роте прапорщика, штабс-капитан. – Как в глаза ему смотреть будете, герои!
Солдаты действительно стояли понуро, никто не смел взглянуть в глаза офицеру. Молчание продолжалось несколько секунд. Наконец, самый смелый сказал:
– Простите нас, господин прапорщик, видно черт попутал.
– Что встали, –
Закипела обычная военная суета. Федотов был произведен в ефрейторы. Армия почувствовала твердую руку Корнилова. Солдаты реже митинговали. За оставление позиций жестко наказывали. Примолкли нытики. Окопавшиеся русские войска остановили катившийся на восток немецкий вал. Но Авдеев чувствовал, что это не навсегда. Глухие реплики солдат, ропот недовольства строгостью начальства и поступавшие из столицы сведения не давали уверенности в завтрашнем дне.
Глава двадцать вторая. Колебания
Алексей наблюдал, как для борьбы с мятежниками подходили новые войска, присылаемые Керенским. На Дворцовой площади к прибывшим войскам обратился Чернов:
– Мы надеемся, – сказал он, – что никто больше не посмеет действовать против воли большинства революционной демократии.
Однако мятежники не сразу сложили оружие. Подошли Самокатный батальон, бригада пехоты и кавалерийская дивизия с дивизионами артиллерии. В городе были еще слышны винтовочные, и даже пулеметные, выстрелы. При вступлении в Петроград сто семьдесят седьмого Изборского полка его головную роту матросы обстреляли с крыш домов на Невском из пулеметов. Погибли или были ранены 18 человек.
Керенский отсутствовал в столице, пока шло восстание. В армии ему показали немецкий еженедельник «Товарищ» на русском языке, предназначавшийся для российских военнослужащих. Из текста Керенский сделал вывод, что о выступлении в Петрограде немцы знали заранее. Он поспешил домой. Но когда в Полоцке он сел в вагон, недалеко взорвалась бомба. Сам военный министр не пострадал, но настроение было испорчено.
Он прибыл с фронта шестого числа к вечеру. Выступая перед скоплением публики из окна Генерального штаба, он заявил:
– Революционная власть не допустит, чтобы какая-либо группировка выступала против завоеваний народа с оружием в руках. Большевиков и анархистов мы будем преследовать не только за связь с немецким командованием, но и за покушение на существующий строй, на завоевания революции!
Пока он выступал, офицеры снизу держали его за ноги.
– Обещаем, обещаем, обещаем обещать… – передразнил кто-то рядом. И Алексей внутренним чувством согласился с этим. Уже все знали, насколько не последователен министр-председатель.
Борис Никитин собрал совещание в штабе. Присутствовали Якубович, Балабин, Туманов и Барановский.
– В выступлении участвовало много большевиков. Но не все имели равное влияние на события. И не всех мы можем сейчас привлечь к ответственности. Я попрошу вас сказать свое мнение о том, кого следует изолировать в первую очередь. Пусть каждый составит свой список, а потом мы сведем к единому знаменателю.
Все получили листы бумаги. Прошло несколько минут. Никитин собрал листки и долго читал каждый. В конечном итоге он поднял голову и сказал:
– Вот что у нас получилось. Шестнадцать фамилий. Ленин и Троцкий у всех на устах. Задача не из легких. Эти ребята знают толк в конспирации.
– И крепкие гнезда свили по всей России, в том числе и столице, – поддержал Якубович. – Нужно применить все наше искусство.
На этом разошлись. Вскоре появились сведения о местонахождении Троцкого. Немедленно были выписаны ордера на аресты его и Нахамкеса. Никитин отправился сообщить об этом Половцову. В зале, где он его нашел, было немало людей. Едва только они отошли в сторонку и заговорили о задержании, как возле них оказался Чернов.
– Как, вы арестовываете Троцкого? – удивленно спросил он, вероятно, подслушав разговор.
В планы Никитина не входило оповещать социалистов о своих планах. Он сказал:
– Нет, мы просто разговариваем о влиятельных большевиках, – ответил он с нарочито равнодушным видом.
Однако провести Чернова не удалось. Тот сделал вид, что не придал значения услышанному, повертелся в зале минут пять и исчез.
Ночью Никитина разбудил звонок. Звонили из Совета.
– Мы узнали о попытке арестовать Троцкого с Нахамкесом и отослали им на защиту три броневика.
Сообщение было похоже на издевательское.
– Что вы от меня хотите, – спросил Никитин, с трудом сдерживаясь.
– Какую помощь вы можете оказать?
– Какая нужна помощь, если отправлено три бронемашины?
– Опять банда! – прошептал он и раздраженно положил трубку.
В пять утра вернулся Соколов, посланный для ареста Троцкого.
– Где арестованные? – спросил Никитин, глядя на мрачного подчиненного.
– Я вошел в дом, где живет Троцкий, и встретил Чернова. Он велел передать, что Керенский и Временное правительство отменили арест Нахамкеса и Троцкого.
– Люди сбились с ног в поисках преступников. Нашли. А тут им по рукам! Хорошо, – обратился он к Соколову. – Идите отдыхать.
Сдерживая внутреннюю дрожь, Никитин, не спавший четвертую ночь подряд, пришел в кабинет к Половцову. Тот только что устроился вздремнуть на маленьком диване. Никитин разбудил его словами:
– Прошу сейчас же меня уволить в отставку. Я больше служить не могу и не хочу!
Половцов не мог сразу уловить суть дела.
– Подожди. Подожди. Да ты объясни сначала, в чем дело.