Модель событий
Шрифт:
— Месяца три-четыре.
— А почему зима на улице? Когда я был здесь в прошлый раз, тоже была зима.
— Поздняя весна, так часто бывает в любимом тобою городе. Вспомни, как мы в апреле с горки катались вместо того, чтобы писать контрольную по алгебре.
— Всё равно мне здесь нравится. Но не надейся, что я полюблю Петербург только за то, что в этот раз меня так хорошо принимают.
— Я знаю, почему ты не любишь наш город, — улыбнулся Джордж и заглянул в холодильник. — Вы слишком похожи.
— Правда?
— Ты видишь в нём свои худшие качества. Те, от которых мечтаешь избавиться. И качества эти по масштабам соразмерны самому городу. Они смотрят на тебя с каждого фасада, из-под каждого моста, свешиваются со всех фонарей и плещутся во всех каналах. Ты хочешь забыть о своих недостатках, но куда там! Они везде, они окружают тебя и глумливо зазывают в свой хоровод.
— Красиво рассказываешь. А что за качества-то? Разве у меня есть хоть один недостаток?
— Вон зеркало стоит в прихожей. А вот окно — прямо перед тобой. Смотри куда хочешь, там всё увидишь, а мне лень перечислять.
— Не могу я на себя в зеркало смотреть. В твоём спортивном костюме я похож на...
— Тебя всегда отличала потрясающая способностью быть благодарным. Прогуляйся в комнату, поройся в шкафу, поищи что-нибудь для себя, а я пока приготовлю завтрак. На крайний случай у тебя всегда остаётся то симпатичное рубище, в котором ты вернулся на побывку.
Дмитрий Олегович — будто только и ждал этого предложения — и в самом деле отправился проводить ревизию Джорджева гардероба, но очень скоро вернулся обратно.
— Слушай, у тебя есть вообще нормальная, человеческая одежда? — поинтересовался он у хозяина. На нём снова было его «симпатичное рубище».
— В каком смысле? — уточнил Джордж.
— Нормальная — это, в смысле, без вот этих вот твоих выкрутасов. Я перебрал весь шкаф.
— Так быстро?
— О’кей, почти весь. Всё барахло, которое более менее мне впору, выглядит как карнавальные костюмы. Везде какая-нибудь бздюшечка, заплатка, пуговица, а если нет этого, то цвет такой, что даже клоуны в цирке засмеют. Где ты только всё это покупаешь?
— Обыкновенная дизайнерская одежда. Вполне функциональная, — пожал плечами уязвлённый Джордж, — а если ты про жёлтые в клеточку брюки и зелёный пиджак — то да, это карнавальный костюм. Одна знакомая устраивала стиляга–пати, я приобрёл вещички по случаю в секонд-хенде.
— А обычный, нормальный костюм ты по случаю не приобрёл?
— Ты имеешь в виду офисный стиль а-ля менеджер среднего звена? Ты готов по доброй воле, без принуждения работодателя, облачиться в эту унылую униформу?
— Давай не будем о моём работодателе, — поморщился Дмитрий Олегович.
— Посмотри потом повнимательнее, наверняка найдёшь что-нибудь по вкусу, — примирительно сказал Джордж и выставил на стол чудо-запеканку, от одного вида которой Дмитрий Олегович на несколько мгновений забыл обо всём.
Джордж сначала с восхищением, потом с некоторым ужасом наблюдал за тем, как его старый друг, прежде не замеченный в обжорстве, уплетает один кусок за другим. На бледных свежевыбритых щеках этого новоявленного чревоугодника появилось некое подобие румянца, он даже воротник своей застиранной рубашки расстегнул — так согрелся. На шее у Димы Маркина Джордж приметил тонкую металлическую цепочку с зеленоватым камнем.
— К слову об украшениях, — произнёс он. — Что это на тебе? Неужели амулет? Надо полагать, ты стал суеверным и, может быть, даже втайне постишься и отбиваешь поклоны?
Дмитрий Олегович прошипел, что это подарок одной милой барышни, о которой он время от времени с нежностью вспоминает.
— Ты стал натурой романтической! Как это на тебя не похоже. Видимо, рабство сделало тебя другим человеком.
— Конечно, другим. Когда несколько месяцев не видишь ни одной, даже самой завалящей девицы, остаётся только глядеть на этот скромный сувенир и вспоминать о весёлых деньках, — резко ответил шемобор и наглухо застегнул ворот рубашки.
— Теперь ты снова можешь стать собой. Ты вернулся в огромный город. Тут масса соблазнов. Так что снимай этот кулон поскорее — он выглядит более чем дёшево.
Дмитрий Олегович был бы и рад снять с шеи этот камень, но сие было невозможно. Амулет повесил ему на шею сам Эрикссон. Поскольку Дмитрий Маркин числился подмастерьем шемобора второй ступени, то ему запрещалось причинять вред живым людям. Шемоборы, покинувшие этот мир, доверяют коллегам, поскольку не могут скрывать друг от друга свои мысли, но лучше подстраховаться. А то, не ровён час, захочет Эрикссон разделаться с кем-то из своих прижизненных врагов руками подмастерья. Амулет на шее проследит за тем, чтобы всё было спокойно. Дабы не усложнять наблюдающий механизм, подмастерье не может вредить даже заклятым врагам, мунгам. Впрочем, и мунги ему навредить не способны — до тех пор, пока он носит на шее цепочку с невзрачным зеленоватым камнем. Ну а если попробует её снять, скорее всего, прямо на месте получит повышение по службе.
Дмитрий Олегович, распробовавший вкус свободы, вовсе не собирался вновь — теперь уже навсегда — расставаться с простыми радостями жизни. Поэтому он мысленно выкинул любопытного Джорджа в окно и продолжал свою затянувшуюся трапезу.
«Костя, мне кажется, что ты в состоянии справиться с этим делом сам», — мягко сказал Даниил Юрьевич, когда Цианид попытался поведать ему, как жестоко обошлась с лучшими мунгами этого города бессердечная Модель Событий. «Костя» — это нехороший сигнал. Когда шеф называет своего помощника по имени, тому надлежит согласиться со всеми доводами, проглотить возражения, отбросить сомнения и покинуть кабинет. Иначе всё равно придётся позорно отступать, но прежде — принять удвоенную дозу воспитательных колотушек. На этот раз Константин Петрович внял голосу разума, сказавшему буквально следующее: «Костя, отправь к ней ещё кого-нибудь, а когда он тоже вернётся ни с чем — пусть сам с шефом и объясняется». Почему-то голос разума сегодня тоже решил обратиться к своему обладателю по имени. Впрочем, это был какой-никакой, а прогресс: прежде он изъяснялся предельно грубо: «Слышь, ты, самый умный опять? Заткнись и проваливай!»
Галина и Марина Гусевы, на взгляд коммерческого директора, могли бы стать идеальными укротительницами бешеных Вероник. Возможно, они смогут развеселить её настолько, что в этом холодном и сыром городе наступит тропическая жара. И тогда все, кто уехал отсюда в поисках тепла, вернутся обратно. Константин Петрович уже мысленно танцевал сальсу с Машей Белогорской на набережной Адмирала Макарова. Маша была в струящемся шёлковом платье, он — в белых штанах, цветастой рубахе и какой-то широкополой шляпе, как вдруг всё закончилось. Не было вокруг ни солнцем залитой набережной, ни беспечно танцующей Маши, всё пропало в одно мгновение, стоило ему только войти в кабинет воинственных бабулек Гусевых, тот самый кабинет, который никто из сотрудников Тринадцатой редакции без крайней необходимости старался не посещать.