Мое имя Бродек
Шрифт:
Капитан Буллер выслушал бормотание Оршвира, не слезая с лошади. Ехавший рядом с ним знаменосец держал древко с прицепленным к нему красно-черным штандартом. На следующий же день им заменили флаг на мэрии, на коньке ее крыши. Там значилось название полка, к которому относилось подразделение: Der unverwundbar Anlauf – «Неудержимый натиск», а также его девиз: Hinter uns, niemand – «После нас никто».
Буллер ничего не ответил Оршвиру, только несколько раз дернул подбородком, аккуратно отодвинул его с дороги своим хлыстиком и продолжил свой путь, а за ним его солдаты.
Все думали, что он потребует разместить своих людей в тепле, предоставив им постели за толстыми
Через несколько часов по улицам прошел барабанщик, выкрикивая объявление: все население деревни без исключения должно собраться к семи часам возле церкви, дабы присутствовать при событии величайшей важности. Под страхом наказания присутствие обязательно для всех.
Незадолго до назначенного часа каждый вышел из своего дома. В молчании. И вскоре улицы заполнила странная процессия: люди не говорили ни слова, не осмеливались поднять глаз, осмотреться, встретиться взглядом с другими. Мы с Эмелией шли, крепко держась за руки. Нам было страшно. Всем было страшно. Капитан Буллер поджидал нас на паперти, с хлыстиком в руке, в окружении двух своих лейтенантов, того, о котором я уже упоминал, и другого, приземистого и черноволосого. Когда маленькая площадь перед церковью заполнилась и все застыли в неподвижности, он заговорил в мертвой тишине:
– Жители! Жители! Мы пришли сюда не для того, чтобы разрушать и осквернять. Никто не разрушает и не оскверняет то, что ему принадлежит, то, что он считает своим, если только не сошел с ума. А мы не сошли с ума. Вашей деревне в высшей степени повезло стать отныне частью Великой территории. Вы здесь дома, и ваш дом теперь наш дом. Отныне мы едины для тысячелетнего будущего. Наша раса – первая древняя и незапятнанная раса, и она будет также вашей, если вы согласитесь избавиться от нечистых элементов, которые еще есть среди вас. Так что нам надо жить в совершенном согласии и полной искренности. Нехорошо пытаться лгать нам. Нехорошо пытаться хитрить с нами. Один человек попытался сегодня это сделать. Мы надеемся, что его примеру больше никто не последует.
У Буллера был тонкий, почти женский, голос, и, что любопытно, когда он говорил, у него не наблюдалось это неконтролируемое подергивание подбородка, делавшее его похожим на неисправный автомат. Едва он закончил свою речь, как, следуя безупречному протоколу, словно все было отрепетировано много раз, два солдата привели на площадь и поставили перед ним Алоиза Катора. Следом за ними другой солдат нес что-то тяжелое, что именно, было не разобрать. Но когда он поставил свою ношу на землю, все увидели, что это деревянная колода высотой около метра, отпиленная от ствола пихты. Далее все произошло очень быстро: солдаты сграбастали Катора, поставили его на колени, пригнули его голову к плахе и отодвинулись. Подошел четвертый солдат, которого еще не видели. Его грудь и ноги
Все произошло так быстро. От этой жуткой сцены все застыли. Из оцепенения нас вывел голос капитана, чтобы повергнуть в другое, еще большее:
– Вот что случается с теми, кто хочет хитрить с нами. Подумайте об этом, жители, подумайте хорошенько! А чтобы вы смогли получше об этом подумать, тело и голова этого Fremder останутся здесь! Запрещается их хоронить. Тех, кто ослушается, постигнет та же участь! И еще один совет: очистите вашу деревню! Не ждите, что мы сделаем это за вас. Очистите ее, пока есть время! А теперь разойдись, можете вернуться по домам. Желаю вам доброго вечера!
Его подбородок слегка дернулся влево, словно сгоняя муху, он щелкнул своим хлыстиком по шву своих галифе, развернулся и ушел вместе с обоими своими лейтенантами. Эмелия дрожала, прижавшись ко мне, и рыдала. Я прижимал ее к груди крепко, как только мог. Она все повторяла очень тихо:
– Это кошмар, Бродек, кошмар, правда?
Она не могла отвести глаз от безглавого тела Катора, лежавшего на плахе.
– Идем отсюда, – сказал я, закрывая ладонью ей глаза.
Позже, когда мы уже легли, в нашу дверь постучали. Я почувствовал, как Эмелия вздрогнула. Я хорошо знал, что ей не заснуть. Поцеловал ее в затылок и спустился. Федорина уже впустила гостя. Это оказался Диодем. Он ей очень нравился. Она называла его на своем старинном языке Kl"ubeigge, «ученый». Мы оба уселись за стол. Федорина принесла нам две чашки и налила в них отвар, который приготовила из чабреца, мяты, мелиссы и пихтовых почек.
– Что собираешься делать? – спросил меня Диодем.
– Как это – что собираюсь делать?
– Не знаю. Ты же там был, как и я, и видел, что они сделали с Катором!
– Видел.
– И слышал, что сказал офицер.
– Что запрещено прикасаться к телу? Это мне напомнило одну греческую историю, которую Нёзель нам рассказывал в университете, – про принцессу, которая…
– Оставь в покое греческих принцесс! Не об этом я хотел поговорить, – оборвал меня Диодем, который не переставая ломал себе руки. – Когда он сказал, что надо «очистить деревню», как ты это понял?
– Эти люди сумасшедшие. Я видел их за работой, когда был в Столице. Как ты думаешь, почему я тогда вернулся в деревню?
– Быть может, они и сумасшедшие, но это не мешает им сегодня быть хозяевами, после того как они прогнали своего императора и взломали наши границы.
– Они уйдут, Диодем. В конце концов они уйдут. С чего бы, по-твоему, им оставаться у нас? Здесь же ничего нет. Это край света. Они хотели показать нам, что отныне они тут господа. И сделали это. Хотели нас запугать. Им это удалось. Они пробудут тут несколько дней, а потом уйдут дальше, в другое место.
– Но капитан угрожал нам. Сказал, что мы должны «очистить деревню».
– И что ты предлагаешь? Взять швабру, ведро воды и вымыть улицы?
– Не шути, Бродек! Думаешь, они шутят? Его фраза была не такой уж невинной, он употребил эти слова отнюдь не случайно, а нарочно их подобрал! Как это слово, Fremder, которым он обозвал беднягу Катора…
– Этим словом они обзывают всех, кто им не нравится. Fremder значит подонки, мразь. Я видел его на дверях во время P"urische Nacht.