Мое кудрявое нечто
Шрифт:
– Так ты теперь мое единственное дело, – Коршун понижает голос, повинуясь моему умоляющего взгляду, так что зрителям приходится напрячь слух, дабы не пропустить разговор. – Я сбежал со службы, чтобы провести с тобой вечер.
– Пусти! – пытаюсь вырвать локоть из цепких рук.
– Пухляш, ты или сама пойдешь, или я заставлю тебя, – это угроза?
Сжимаю зубы и со всей силы тяну локоть. Получилось. Смотрю на раздутые ноздри гиганта и удаляюсь к столику с самыми внимательными зрителями, среди которых уже уселась и Хомякова.
Миша злобно тычет пальцем в мою сторону,
– Молодецкая! Как ты посмела отказать ему? Я бы уже трижды вышла за него и выходила бы еще каждую ночь, – мечтательно тянет Женечка.
– Вот это напряжение, – Гера обмахивает себя ладонями…
– А когда свадьба то? – интересуется Лариса.
Мне хочется сбежать. Объяснять этим людям то, что происходит в доме, где я живу, не имеет смысла. Да я и сама уже не понимаю, что там происходит. Кольцо, жених, свадьба… все как-то нереально, словно я наблюдаю за этим со стороны, а не являюсь участником происходящего.
Прошу ребят прекратить расспросы, когда за наш столик приносят шесть стаканов пива. Жалею, что за рулем, мне сейчас не помешало бы немного выпить. А что, я могу ведь поехать в гости к Хомяковой, и там пожаловаться на происходящие в своей жизни непонятные вещи, поплакать, прижавшись щекой к ее плоской груди и подумать, как избавиться от грозящей свадьбы и как жить дальше.
– Сейчас что-то будет, – плечо Геры врезается в мое, привлекая внимание.
– Молодецкая, помни, ты молодец, ты все выдержишь, и я всегда рядом, – шепчет Женечка, пялясь на вход за моей спиной, и я тоже поворачиваюсь туда, где…
Где вновь маячит яркая синяя курточка генеральского сына и огромный алый букет роз в его руках. Да за что мне все это? Миша направляется прямо к нам, подмигивая сразу четырем девушкам за столиком у входа, прекратившим разговор при его появлении.
– Ты не решила пойти со мной на свидание? – раздается на полпути к нам.
Мотаю головой, устало поднимаясь. Хочу взять шубу с вешалки, чтобы сбежать.
– Ладно, сама напросилась, – Миша останавливается посередине кафе, – и помни, я хотел все сделать без свидетелей, – мне становится страшно, когда парень откашливается, поднимает вверх свободную ладонь и… – Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…
Если сейчас потереть бревно о мое тело, можно разжечь костер – так я горю. Именно горю, от самой макушки до пят. Меня даже начинает трясти. Ищу глазами место, куда могла бы убежать, но ничего не могу найти, не понимаю, обо что можно было бы опереться, ведь я могу упасть.
– Как мимолетное виденье, как… этот… гений чистой красоты, – буровит воздух командный голос.
Мне вдруг хочется засмеяться, но я не могу даже рот открыть. Тонкий бежевый свитер, наверняка, промок насквозь, ведь я чувствую, как к спине прилипает что-то противно холодное. Перестаю слышать вздохи и смешки находящихся в кафе свидетелей этого позора, в моих ушах только писк и голос, читающий самые прекрасные строки о любви…
–
Он спросил это у сидящих за столиком парней? Боже! Я не вынесу всего этого!
– В томленьях грусти, чувак, – подсказывает мужской голос.
– Точно, спасибо, братан, – спокойно кивает Миша, – в томленьях грусти безнадежной, в тревогах шумной суеты…
Нет… это невозможно… Мои ноги трясутся, но я заставляю себя сделать шаг навстречу гиганту, не смотря на опасение запутаться в длинной юбке. Все, что угодно, только бы он замолчал… Выхватываю цветы из его руки «Шубу! И за мной!» не узнаю собственного голоса. Он выходит странно хриплым, слабым, и вместе с тем взбешенным. Не удивительно, будь сейчас кочерга в моей руке, я опустила бы ее на кудрявую голову. В несколько шагов покидаю кафе. В лицо врезается ледяной порыв ветра, тут же продувая свитер. Хорошо, мне нужно остыть. Я, действительно, горю. Не желаю останавливаться перед окнами кафе, из которого за мной продолжают наблюдать. Несусь к стоянке, выкидывая розы в ближайшую мусорку, иначе просто отхлещу ими гиганта, выставившего меня на посмешище.
– Пухляш, да подожди ты, замерзнешь, – кричит позади Миша. – У нас же свадьба скоро, тебе нельзя болеть.
– Не смей! – останавливаюсь, когда на плечи опускается нежный мех моей новой шубки. – Слышишь! Не смей больше никогда так делать! – Ору на всю улицу, все равно он уже опозорил меня на все кафе, ничего страшного, если и на улице люди смогут отвлечься от своих дел и немного разнообразить повседневную жизнь живым сериалом. – Отвали от меня со своими свиданиями, кольцами и цветами! – тычу пальцем, упираясь им в твердую грудь, обтянутую белой футболкой, виднеющейся в расстегнутой курточке. – Нет никакой свадьбы! Моя жизнь только моя, не смей больше влезать в нее!
Резко вдыхаю, охлаждая легкие, в нос попадает несколько снежных хлопьев. Чихаю, врезавшись носом в непродавливаемую грудь. А отпрянуть уже не могу. Миша прижимает меня к себе, и от его горячего тела я вдруг понимаю, как замерзла на самом деле. Трясти начинает с новой силой. Сама теперь зарываюсь носом в его грудь. Пахнет приятно, чем-то терпким отдает, да и не вижу, что вокруг происходит. Наверняка, на нас снова пялятся любопытные глаза.
– Все?
– Что? – бубню в его грудь, от которой теперь не хочется отрываться.
– Прооралась?
– Ты понимаешь, как опозорил меня?
– Опозорил? Пухляш, – он приподнимает мое лицо, аккуратно сунув палец под подбородок, и я могу видеть его улыбку, на которую не влияют никакие внешние факторы, – да ты теперь звезда универа. Ну вот кому еще стихи в кафе читают?
– Надо было выучить нормально, прежде чем читать, – у меня нет сил возмущаться и спорить, я просто сую руки в рукава шубы, чтобы поскорее сойти с тротуара.
– Нафига? Его и так все знают.
Не сговариваясь, мы направляемся к стоянке. Я сажусь в его Патриот без лишних слов. В свою машину я все равно не смогу попасть, пока он не отгонит Патриота. А мне хочется уехать с территории универа и никогда больше тут не появляться, и для этого лучше не спорить с гигантом.