Мое кудрявое нечто
Шрифт:
– Держи, поешь, ты перенервничала, тебе сахар нужен.
Да, нужен. Беру из его рук большой сникерс, все еще трясущимися руками разрываю упаковку и кусаю.
– Какая там культурная программа? – спрашиваю обреченно, бежать из машины нет смысла, тем более мы уже куда-то едем.
– Вот, смотри, – на мои колени приземляются два помятых билета на спектакль.
«Идеальный муж». Ну конечно. У нас ведь теперь ни о чем другом и не говорят.
***
Она хорошенькая. Круглая белая щечка то и дело приподнимается, когда пухляш посмеивается действию на сцене, куда я почти не смотрю. Я не могу заставить себя перестать рассматривать ее. Длинная юбка в коричневую клетку натянулась на ее бедрах
– Прости, – тут же заткнулся от строгого взгляда повернувшейся Риты.
Мы встретились глазами лишь на долю секунды. Рита снова отвернулась к сцене, и я опять принимаюсь разглядывать ее. Челка отросла с момента нашей первой встречи и теперь полностью зацепляется за миниатюрное ушко. Вместо хвоста волосы убраны в ровную култышку на самой макушке. Наверное, если расплести ее, на волосах останется волна. Мне хотелось бы посмотреть. На сцене происходит что-то смешное, так как по залу прокатываются смешки, а грудь пухляша подрагивает. Сквозь тонкую шерсть свитера видна линия лифчика, по которой хочется пройтись пальцами. Сглатываю желание, опуская глаза на ее руки. Она сделала маникюр. Ничего яркого. Аккуратно обрезанная кутикула и спокойный бежевый лак. Мне нравится. А еще на ее руке пара мелких царапин, наверное, играла с котом. Касаюсь царапин пальцами. Мне необходимо притронуться к ним, иначе я не смогу унять возникший внутри зуд. Рита поворачивается ко мне. Мы смотрим друг другу в глаза теперь уже несколько секунд, она не сердится, не улыбается, и не дышит эти секунды. Молча возвращает внимание к сцене, позволяя мне оставить пальцы на своей ладони и я выдыхаю, поняв, что тоже не мог дышать. Аккуратно, насколько могу, просовываю большой палец под ее ладонь, накрывая ее своей, и чуть сжимаю. Дыхание Риты снова замирает, но она не хочет выдавать себя, продолжая наблюдать за действием на сцене, а я наконец могу расслабиться, откинувшись на спинку кресла и вытянув ноги. Закрываю глаза, наслаждаясь ее близостью и прикосновением своей руки к ее, то и дело сжимая и поглаживая нежную кожу. Пусть спектакль не заканчивается, я хочу делать это как можно дольше.
– Миш.., Миша…
– А?
Открываю глаза и тут же закрываю их, пряча от непривычного яркого света. Похоже, спектакль все же закончился, и я проспал его часть. Посетители расходятся, в зале стоит гомон голосов, а сцена опустела.
– Блин, я не хотел дрыхнуть, просто мне сегодня хорошенько по башке прилетело, – оправдываюсь, садясь в кресле ровно.
– Правда? Не болит? Куда прилетело?
Ее ладонь касается моей щеки и тут же отстраняется, а белые щечки покрываются краской.
– Вот сюда, – ловлю ладонь и прижимаю обратно к щеке, хорошо, что побрился.
– Больно? Синяк будет?
Сдерживаюсь, чтобы не ухмыльнуться ее потрясающе невинной заботе, прячущейся под неловким стыдом. Мотаю головой. Нет, синяков не будет.
– Я проголодалась, – грудной голос тих, как будто она сообщает мне тайну, я хочу слушать его так часто, как могу.
– Ужин был запланирован до театра, но ты променяла его на стихи.
– Тогда ужин с меня, – улыбается, отрывает ладонь от моего лица и поднимается.
Поднимаюсь за ней, повинуясь внутреннему зуду, тяну ее за руку и легко прижимаю к себе. Ее голова сантиметров на пять ниже моего подбородка, и я упираюсь им в высокую култышку. А нос Риты упирается в мою грудь. Хочу спросить, подумала ли она над предложением, но молчу. И девчушка помалкивает. Ей Богу, как дети, как будто мне снова шестнадцать. Да и не был я в таких вот ситуациях даже в шестнадцать. Вообще никогда не был.
– Ужин тоже с меня, – говорю просто, улыбнуться даже не могу,
– А я хотела пироги напечь, – бубнит в мою футболку. – Ты просил.
– Успеешь еще, – выпускаю ее и веду за руку к выходу.
Ни черта не понимаю. Стихи, пироги, театр… а мне нравится. Чудеса, блин.
***
Ворочаюсь. Я теперь не могу спать. Эта роскошь для спокойных и счастливых людей, каким я был еще летом. А теперь, прежде чем заснуть, я должен прокрутить в башке прошедший день, подумать над завтрашним днем, увидеть спящую Риту Молодецкую, девушку, забравшую мое спокойствие, и подрочить.
А вот раньше засыпал, только матрац придавив. Правда, чаще всего рядом лежала какая-нибудь новая знакомая.
Ворочаюсь. Левая сторона тела затекла.
За ужином пухляш заказала хинкали. Она их раньше никогда не ела. Странно. Это ж почти национальное блюдо. Ну, не то, чтобы русское, но на территории бывшего СССР вся кухня смешалась. Так что, считай, и наше тоже. В любом мало-мальски приличном месте имеется. Хотела ножом разрезать. Остановил ее, чтобы самое вкусное на тарелку не вытекло. Маленькие пухлые губки присосались к мешочку теста, втягивая бульон, и мне пришлось отвести глаза, чтобы не порвать джинсы стояком. Нашла тоже блюдо. Заставил себя не пялиться на нее все два часа, проведенные в ресторане. Понял, что заставляю ее нервничать по зашедшимся в тряске ручкам. Почувствовал себя извращенцем и завел разговор о ее учебе. Теперь знаю всех ее профессоров поименно. Жизненная несправедливость – нужное стихотворение память не воспроизводит в необходимый момент, а вот стариковские имена сохранить – это вам пожалуйста.
Ворочаюсь. Правой ноге жарко под одеялом.
«Спишь?» На экране мобильного высвечивается сообщение от Олега. Освобождаю прикроватную тумбу от гаджета, покручивая его в руках. Ответить? Он, наверняка, тусит где-нибудь. Позовет. Тусовка мне не интересна, но с другом я бы повидался. Или сделать вид, что сплю? Нехорошо как-то обманывать. Вытягиваю руки вверх, потягиваясь. Сон не идет. Ворочанья не помогают. «Я вижу, как светится мобильник. Выходи!» Ого! Он что, приехал? Подхожу к застекленной стене, в которую друг, вероятно и увидел свет мобильника. Надо же, я так задумался, что не услышал, как к дому подъехала машина. Надо научиться шторы закрывать. Но мне нравится просыпаться, когда солнце покрывает всю комнату. Так радостнее. «Член прикрой» приходит новое сообщение. Ну да, еще мне нравится голышом спать, да и ходить тоже.
Осматриваю валяющиеся на полу горы одежды, разобрать которые все руки не доходят. Нет, в этом хаосе я не смогу найти ни домашние штаны, которых у меня точно было пары три, ни тем более халат. Натягиваю джинсы, скинутые вечером. В сенках хватаю куртку, которую надеваю, уже пожав руку друга.
– Катался просто. Не спится что-то, – объясняет приезд Самойлов, ежась от холода.
На улице похолодало. Мне нравится бодрящий морозец, закуриваю, прощаясь со сном окончательно.
Мы опираемся на белый высокий Мерседес Олега – подарок его порно-бабули на день Рождения, и, не сговариваясь, поднимаем головы к небу, прояснившемуся к ночи. Теперь можно разглядеть яркие созвездия. Курим молча.
– В баню пойдешь? – интересуюсь я.
– Пойду.
Мой друг слишком спокойный, даже грустный. Мы не слишком часто видимся в последнее время, и я почти ничего не знаю о происходящем в его жизни прямо сейчас. Надеюсь, у него простая меланхолия, или, может, он переосмысливает свою жизнь, как и я. Не задаю вопросов, он расскажет, если захочет.
– Дров надо наколоть, – решаю разбавить тягучую атмосферу.
– Капец ты, Мих, гостеприимный, – фыркает блондин, снимает короткую дутую кожанку с меховым воротником и скрывается в гараже, оставляя меня стоять одного.