Мое открытие Москвы: Новеллы
Шрифт:
[1 Медичи Лоренцо Великолепный (1449 - 1492), итальянский поэт и государственный деятель, правитель Флоренции. Меценат, покровительствовал поэтам и художникам.]
Обильные обеды устраивал только тогда, когда к нему в гости приходили художники. Павел Михайлович любил с ними разговаривать, спорить о живописи, но не потакал их богемским наклонностям. Если же даровитый человек попадал в беду, Третьяков старался ему помочь. Для вдов и сирот художников выстроил Павел Михайлович удобный дом с бесплатными квартирами. Долгожданными и желанными для мастеров были приезды Третьякова, носившие характер «сбора плодов». Михаил Васильевич Нестеров вспоминал: «Бывало в декабре… начнутся паломничества Павла Михайловича по мастерским, по квартирам, комнатам, «меблирашкам», где проживал наш брат художник… Выходил
А. ВЕНЕЦИАНОВ. ЗАХАРКА.
Каждый год оставлял Павел Михайлович дела на два месяца и уезжал изучать европейские живописные собрания. Таким образом, стал московский собиратель одним из самых знающих в стране людей, судящим о картинах и художниках с полным пониманием. Третьякова не могли сбить с толку всевозможные газетные нападки на живописцев - у него всегда было собственное мнение, личностный взгляд на сущность и значение дела, которому он отдался целиком. «Я стою за национальное искусство, - писал Третьяков в 1877 году, - я думаю, что искусство и не может быть никаким иным, как национальным. Нигде и никогда другого искусства не было, а если существует так называемое общечеловеческое искусство, то только в силу того, что оно выразилось нацией, стоявшей впереди общечеловеческого развития. И если когда-нибудь, в отдаленном будущем, России суждено занять такое положение между народами, то и русское искусство, будучи глубоко национальным, станет общечеловеческим».
Пророчество Третьякова сбылось: картины, собранные Павлом Третьяковым, год от году завоевывают любовь миллионов, и не только в Москве, но и на многочисленных выставках, устраиваемых в крупнейших зарубежных художественных музеях - в Риме, Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Токио… Все симпатии Третьякова были обращены к реалистическому искусству. Особенно любил он передвижников - это и определило общественную и художественную роль галереи.
А. ИВАНОВ. ЯВЛЕНИЕ ХРИСТА НАРОДУ.
Будь Павел Третьяков и семи пядей во лбу, он не смог бы составить столь полное, с исключительным художественным чутьем собрание картин, если бы не окружил себя даровитыми и знающими людьми. Так, начиная с 70-х годов Павел Михайлович значительные приобретения производил с участием Ивана Крамского, самого философичного из передвижников. Деятельное участие в делах галереи принимали Валентин Серов и Илья Остроухое; последнему довелось стать многолетним и наиболее удачливым попечителем Третьяковского собрания. Оценки Остроухова были непререкаемы среди живописцев, являя высший суд. Сам отличный художник, автор знаменитой картины «Сиверко», Остроухое собрал в своем доме, в Трубниковском переулке, исключительную коллекцию икон, составляющую ныне ядро отдела древнерусской живописи в Третьяковской галерее. Влияние Ильи Остроухова на московскую художественную жизнь было глубоким и разносторонним. Всем были известны его старые связи с кругом художников, группировавшихся вокруг старого дома в Абрамцеве, где с успехом творили Василий и Елена Поленовы, Рерих, Васнецов, Врубель… В новой Москве ближайшим юным другом Остроухова был прозаик Леонид Леонов, заявивший о себе «с младых ногтей» благоуханной прозой.
Теперь, когда залы Древней Руси пользуются особым вниманием посетителей, когда многоязычный обмен фразами не умолкает перед творениями старых мастеров, нельзя не вспомнить Илью Семеновича Остроухова, чей вкус и глаз сослужили великую службу родному искусству, сделав полузабытые некогда «черные доски» всеобщим достоянием, художественной радостью.
После смерти Павла Третьякова дело его попало в надежные руки Остроухова. Московская галерея стала любимейшим местом, где побывать стремился каждый. Примечательно, что Н. К. Крупская вспоминала, как В. И. Ленин,
В конце прошлого века юноши в Сибири, на Урале, на берегах Днепра или Волги, мечтая о Москве, видели себя проходящими по бесконечным залам галереи братьев Третьяковых.
Первое обширное и последовательное художественное собрание в Москве послужило толчком к созданию на берегах Невы Русского музея. В Питере коллекции картин русских художников покупались государством, в Москве же всю эту работу вел Павел Третьяков, - вот что может сделать один человек, воодушевленный благородной целью! Вспомним, что Павел и Сергей принадлежали к старому купеческому роду, первые упоминания о котором относятся еще к XVIII веку. Их прадед переселился из Малого Ярославца в Москву, основав дело в столице. Справедливости ради следует сказать о том, что Павел и Сергей Третьяковы могли тратить огромные средства на покупку картин и поддержку художников только благодаря доходам, которые они получали от костромской текстильной мануфактуры. Помянем же добрым словом ткачей волжского города, чей труд вложен в картины, влекущие весь мир в Лаврушинский переулок!
В. ПЕРОВ. ПРОВОДЫ ПОКОЙНИКА.
С жизнью галереи связано множество эпизодов. Здесь проходили шумные выставки, возникали споры, связанные с коренными вопросами искусства. И, разумеется, вечные словесные схватки - хороша ли вновь выставленная вещь? Кто выше - Рокотов или Левицкий? Что хотел сказать Крамской своим творением «Христос в пустыне»?
И. ШИШКИН. РОЖЬ.
Был случай, имевший драматические последствия. Вот как об этом некогда вспоминал хранитель галереи, проработавший с Третьяковым десятки лет, Николай Андреевич Мудрогель:
«Никогда мне не забыть того дня… Мимо меня наверх быстро прошел посетитель - молодой человек лет двадцати пяти. Не рассматривая картин первых залов, он направился прямо в зал Репина. В галерее посетителей еще не было, тишина стояла такая, что слышен был каждый шаг. Вдруг резкий звук пронесся по всей галерее. Точно что треснуло. Я сначала подумал: «Картина упала». Вдруг снова удар - трр! И еще - трр! Начался шум, какая-то беготня в репинском зале. Я бросился туда… В репинском зале два служителя держали за руки молодого человека и вырывали у него финский нож. Молодой человек кричал: «Довольно крови! Долой кровь!»
Лицо у него было бледное, глаза безумные. Я сначала не понял, в чем дело, что за звуки были? Что за человек с ножом? Но, взглянув на картину «Иван Грозный», я обомлел. На картине зияли три страшных пореза… Мне показалось, что картина испорчена навеки… Преступник назвался Абрамом Балашовым… когда его допрашивали, он все повторял: «Довольно крови! Довольно крови!» Было ясно: он сумасшедший. Прямо из галереи его отправили в дом умалишенных.
Картину удалось спасти. Были приняты меры - из Эрмитажа был приглашен опытнейший реставратор. Приехал из Куоккалы Илья Ефимович Репин, который, увлекшись исправлениями, переписал заново голову Ивана Грозного, от этой переделки пришлось потом отказаться. Через несколько месяцев картина висела на старом месте - от ударов не осталось и следа».
Со времен Павла Третьякова любимейший зал, в котором всегда полным-полно, вечно влекущий зрителей, - зал Сурикова. Нигде так не очевидно духовное здоровье народа, как на полотнах Сурикова. Такие его работы, как «Утро стрелецкой казни», «Меншиков в Березове», «Боярыня Морозова» - достижения мировой исторической живописи. «Боярыня Морозова» - это и народный гимн Москве, воссоздающий облик старого города, ее улицы и площади, ее сказочно прекрасный снег, и одновременно ее внутренний мир, целеустремленный, прекрасный, возвышенный.