Мое открытие Москвы: Новеллы
Шрифт:
Войдем в отправляющийся вагон и, миновав «Проспект мира», ступим на площадку «Комсомольской-кольцевой». О, как сияют огни, как переливаются они в этом зале, - полностью забываете о том, что вы под землей. Невольно поднимаем вверх голову и видим, как прекрасно и таинственно поблескивают панно-мозаики. Создатель этих восьми красочных шедевров великий Павел Корин, народный художник, академик. Проходя зал - сияющий чертог, - минуешь восемь солнц-мозаик, посвященных отечественной истории, ее героическим эпизодам, выдающимся деятелям и полководцам. Художник-монументалист, чье художественное воображение под стать титаническим созданиям мастеров Византии и Италии, работами своими продолжил полузабытую традицию Ломоносова, предпринявшего попытку
МЕТРО «НОВОСЛОБОДСКАЯ». ВИТРАЖ НА ПИЛОНЕ ПЛАТФОРМЕННОГО ЗАЛА. Художник П. Д. Корин.
Некогда Максим Горькии взял с собой Павла Корина в Италию, чтобы художник постигал мастерство на родине Возрождения. Писатель говорил уроженцу Палеха, происходившему из старой иконописной семьи: «Вы большой художник. Вам есть что сказать». Ясность и одухотворенность мозаик Корина, сияющих над «Комсомольской-кольцевой» и воссоздающих героические образы прошлого, можно рассматривать как галерею Победы. Ведь только что отшумела Отечественная война, и художник выразил то, что волновало миллионы, создав сияющие мозаичные плафоны, говорящие о гордой силе человека, выдержавшего тяжкие испытания. В коринских мозаиках много московских мотивов - сюжетных, образных, архитектурных. Проходя по залу, мы встречаемся и с ленинским Мавзолеем, и с кремлевским пейзажем, и с знаменитым храмом Василия Блаженного… Преобладают золотые тона, создающие блеск и ощущение живой жизни - кажется, что солнце врывается в подземные просторы.
Иногда говорят: стоило ли такую красоту помещать в проходном месте, где всегда толчея и пешеходам чаще всего некогда даже бросить беглый взгляд на самоцветное чудо? Метро есть метро - станция находится в районе трех знаменитых вокзалов, где люди спешат на поезда, возвращаются с работы. Я и сам, каюсь, винюсь, многократно проходил «Комсомольскую-кольцевую» почти бегом… Но однажды я взглянул наверх и замер в изумлении перед красотой мозаик… С тех пор я ступаю под своды этого зала с душевным трепетом.
Слава тем, кто создал этот зал-музей, всегда открытый для всех…
МЕТРО «КОМСОМОЛЬСКАЯ-КОЛЬЦЕВАЯ». МОЗАИКА «ДМИТРИЙ ДОНСКОЙ» Художник П. Д. Корин.
Нескончаемые подземные реки, подобно корням могучего московского родословного древа, протянулись во все концы. Спустившись вниз в центре, можно проехать к берегу реки, в лес, в отдаленнейший квартал, до которого ехать и ехать даже на такси. Радостно бывает, когда вагон внезапно вынырнет из подземной глубины и перед взором предстанут Измайловские дали, или, скажем, Москва-река с ее историческим простором, или наряднейший храм Покрова в Филях, или новое здание Московского университета.
У всего города в целом и у каждого его жителя в отдельности с подземным городом связано множество историй и воспоминаний. Безмерна наша благодарность великому сооружению века, спасавшему женщин, стариков, детей в военную пору от вражеских бомбежек. Метро было самым надежнейшим из бомбоубежищ…
Воздадим же хвалу рабочим рукам, создающим туннели и станции, свет и тепло…
Часто выручает москвичей метро. Январь 1979 года выдался холодным - сто лет не было таких морозов. Температура опускалась до минус сорока шести градусов, да еще с пронзительным ветром. А ведь много лет перед этим стояли «сиротские», то есть теплые, зимы. Многие даже зимой щеголяли в легких куртках, ходили с непокрытой головой, в ботинках скорее красивых, нежели теплых. А о дедовских валенках и галошах все давным-давно позабыли, да и нельзя в них ходить по Москве. Вот тут-то и пригодилось метро, где вечное лето.
Днем и ночью мчатся кони Прозерпины, верно служа людям.
Такова быль каменной поэмы Московского метрополитена.
Мастерская, ставшая музеем
Люблю нашу матушку-Москву.
С. Т. Коненков
На двери табличка: «Музей открыт…» Рядом - тихий Тверской бульвар и шумная Пушкинская площадь. Эта дверь - вход в квартиру-мастерскую Сергея Тимофеевича Коненкова, с которым столько связано в совсем недавней моей жизни. Поэтому и пишу о Коненкове, как о живом человеке. Еще не умолкли звуки его шагов, и вот кресло, где он только что сидел…
* * *
Приходилось ли тебе, читатель, встречать внезапно наступившие сумерки в густом лесу, где сквозь лиственный шатер едва-едва можно разглядеть свет звезды; где белесый туман, повисший над поляной, кажется бородой загадочного исполина, где ствол в полутьме выглядит как неведомое существо? В лесу особенно остро ощущаешь, что природа полна тайн…
Сложное, щемящее и вместе с тем радостное чувство испытываешь в мастерской, где неутомимо работает Сергей Тимофеевич Коненков, великий ваятель XX столетия…
К естественному восторгу, вызванному встречей с прекрасным, примешиваются смутно-тревожные ощущения, рожденные полуфантастическим свиданием со сказочными образами леса, нашедшими счастливое пластическое воплощение.
Внимательно посмотрим по сторонам. Неторопливо шествует, добродушно улыбаясь, старичок-полевичок, опирающийся на дорожную клюку. За ним движется старичок-кленовичок. На суковатом дереве сидит глазастая сова-вещунья. Причудливый пень напоминает Чудище поганое о семи головах, которые в жаркой схватке отрубит Аника-воин. Из-за густых озерных зарослей выходит русалка, что заманивает легковерных путников на песчаное дно, ее тело полупрозрачно. Сплетения ветвей вдруг оборачиваются сияющей Жар-птицей, что летает в заморскую страну и клюет золотые яблоки в саду у Кощея Бессмертного.
Трудно представить, что эта страна языческих легенд и средневековых сказаний находится в центре современного города.
В комнате, соседствующей с приемным залом, открылась дверь, и на пороге появилась высокая фигура доброго повелителя лесных чудес, кудесника, вызвавшего из неоглядной дали времен обитателей волшебных сказок.
У него острые, не по-стариковски молодые глаза. Это глаза художника, глаза, умеющие видеть красоту даже там, где ее вроде бы и нет. Поражают руки Коненкова. В мозолях и ссадинах, эти руки способны придать дереву и камню любую форму, преодолеть сопротивление материала, облечь в зримые образы самую пылкую фантазию.
Мастера пластики различных эпох - Фидий и Пракситель, Ми-келанджело, Канова, Шубин и Голубкина - материалом для статуй чаще избирали мрамор или бронзу.
Я спросил Сергея Тимофеевича, почему он предпочитает дерево другим материалам.
«Да, - подтвердил Коненков, - я люблю дерево, с юношеских, а вернее, с отроческих лет работаю с ним. Люблю произведения народного деревянного зодчества, великолепные сооружения, созданные руками безвестных умельцев. Многоглавую церковь в Кижах я считаю прекрасной. Она порождена народным гением. Часто думаю о строительных артелях, создавших затейливые произведения архитектуры с помощью такого нехитрого инструмента, как простой топор».