Мое прекрасное искупление

Макгвайр Джейми

Я повернулась к Томасу:

– Как у нее это получается?

Он пожал плечами:

– У Вэл врожденное чутье на ложь, а ФБР помогло отточить ее талант. Полагаясь на степень расширения зрачка, паузы перед ответами, взгляды вверх и вниз и свой непонятный радар, она может запросто распознавать, когда кто-то врет. Если ты держишь в голове какую-то новую информацию, она заметит недоговоренность. Вэл знает все.

– От этого мурашки по коже.

– Поэтому ты ее единственная подруга.

Я скривила рот и повернула голову в другую сторону:

– Печально.

– С Вэл

нелегко ужиться, учитывая ее особенность и бесцеремонную манеру общения. Именно поэтому Сойер такой придурок.

– Он ей изменил?

– Да.

– Зная, что она все выяснит.

– Похоже на то.

– Так почему он не даст согласия на развод?

– Потому что никого лучше ему не найти.

– Ой, я его просто ненавижу, – рыкнула я.

Томас нажал на кнопку, откидывая свое кресло. На его лице появилась довольная улыбочка.

– Неудивительно, что Вэл не приглашала меня к себе, – задумчиво проговорила я.

Улыбка Томаса стала шире, и он подложил подушку под голову.

– А ты когда-нибудь…

– Нет. Больше никаких вопросов про меня.

– Почему?

– Больше не о чем рассказывать, серьезно.

– Расскажи, что произошло между вами с Джексоном. Почему у вас ничего не получилось?

– Потому что наши отношения даже не стоят обсуждений, – тихо проговорила я.

– Хочешь сказать, что до переезда в Сан-Франциско у тебя была ужасно скучная жизнь? – недоверчиво спросил Томас.

Я ничего не ответила.

– И? – настаивал он, устраиваясь поудобнее.

– И что?

– Теперь я кое-что о тебе знаю и могу поверить, что ты не склонна к спонтанным поступкам. Все логично. В ту ночь ты ушла со мной из «Каттерса», чтобы было что потом рассказать, – проговорил он с самодовольным выражением лица.

– Томас, не забывай. Ты не так уж хорошо меня знаешь.

– Я знаю, что ты грызешь ноготь большого пальца, когда нервничаешь. Накручиваешь волосы на палец, когда погружаешься в свои мысли. Ты пьешь коктейль «Манхэттен». Любишь бургеры «Фаззи». Ненавидишь молоко. Не запариваешься насчет идеальной чистоты в доме. Ты можешь пробежать больше меня в наш обеденный перерыв, и тебе нравится странное японское искусство. Ты терпеливая, даешь всем второй шанс и не делаешь поспешных выводов о незнакомцах. Ты компетентная и очень умная. А еще ты храпишь.

– Неправда! – сказала я, выпрямляя спину.

Томас засмеялся:

– Ладно, это не то чтобы храп. Скорее ты… так дышишь.

– Все дышат, – возмущенно сказала я.

– Приношу извинения. Мне кажется, это очень мило.

Я пыталась не улыбаться, но не удержалась.

– Я много лет жила с Джексоном, и он ничего подобного не замечал.

– Это еле слышное сопение, почти незаметное.

Я сердито глянула на него.

– Справедливости ради замечу, что Джексон был в тебя влюблен. Возможно, он многого тебе не говорил.

– Хорошо, что ты не влюблен, теперь я смогу выслушать о себе все самое приятное.

– Вообще-то,

для всех сегодня и завтра я влюблен в тебя.

Слова Томаса заставили меня замереть.

– Тогда играй уже свою роль и притворись, что считаешь меня совершенством.

– Не припомню, чтобы думал иначе, – без улыбки сказал Томас.

– Ой, да ладно! – Я закатила глаза. – Мой первый ФД-три-ноль-два тебе о чем-нибудь говорит?

– Ты знаешь, зачем я это сделал.

– Я не совершенство, – проворчала я, грызя ноготь большого пальца.

– Мне этого и не надо.

Он с такой любовью посмотрел на меня, что мне показалось, будто в самолете никого нет, кроме нас. Томас приблизился ко мне, устремив взгляд на губы. Я потянулась ему навстречу, но вдруг вернулась стюардесса.

– Вы не могли бы открыть свои столики? – попросила она.

Мы с Томасом кивнули и стали ковыряться со столиками, которые находились в подлокотниках кресел. Сначала Томас справился со своим, затем помог мне. Стюардесса одарила нас восторженным взглядом, будто говорила: «Какая милая парочка», а потом расстелила на наших столиках салфетки и поставила еду.

– Еще вина?

Я посмотрела на свой полупустой бокал. Я даже не осознавала, что пила вино.

– Да, пожалуйста.

Девушка наполнила мой бокал и перешла к другим пассажирам.

Мы с Томасом ели молча, но было ясно, что мы думали о подогретой в микроволновке курице-гриль с капелькой сладкого соуса чили и овощном пюре. Самым вкусным оказалось печенье.

Пассажир возле прохода перед нами задрал ноги на стену и увлеченно рассказывал соседу о своей идущей в гору карьере. Мужчина с серебристой шевелюрой за нами разговаривал с женщиной о своем первом опубликованном романе, и, задав несколько общих вопросов, она призналась, что тоже подумывает написать книгу.

Не успела я доесть еще теплое печенье с шоколадной крошкой, как пилот объявил по системе громкой связи, что скоро пойдет на посадку и что мы прибываем в Чикаго на десять минут раньше. Как только он замолчал, все защелкали ремнями и закопошились, отправляясь по очереди в туалеты.

Томас вновь закрыл глаза. Я старалась не пялиться на него. С момента нашей первой встречи я отрицала какие-либо чувства к нему и отчаянно отвоевывала свою независимость. Но по-настоящему свободной я была лишь тогда, когда Томас прикасался ко мне. Если не считать некоторых интимных моментов, я постоянно думала о его объятиях.

Пускай все предстоящее будет притворством, но я надеялась утолить свое любопытство. Даже если встреча Томаса с Камиллой что-то изменит. Все приятнее предаваться воспоминаниям о лучших моментах нашего уик-энда, чем по возвращении домой оплакивать фальшивые отношения.

– Лииз, – позвал меня Томас, не открывая глаз.

– Да?

– Как только мы приземлимся, то вступает в действие наша легенда. – Он наконец взглянул на меня. – Очень важно, чтобы никто, связанный с Миком или Бенни, не знал, что мы федералы.