Могила на взморье

Берг Эрик

Он поприветствовал меня сногсшибательной улыбкой, будто ночью у нас был потрясающий секс. И это при том, что прошлым вечером мы почти разругались, потому что я хотела провести вечер у Майка и Жаклин. Майк пригласил меня связи с предстоящим вернисажем и поэтому без Пьера, что, конечно же, не понравилось моему другу. Однако он все равно пошел.

От вчерашнего плохого настроения не осталось и следа. Не успели мы сесть друг против друга, как он протянул мне конверт.

— Что это?

— Конверт.

— Да что ты говоришь,— ответила

я улыбаясь. — И что внутри?

— То, что запечатано в нем.

Сама виновата, что задаю такие глупые вопросы. Просто я слегка волновалась перед предстоящей после обеда выставкой. А теперь еще и этот сюрприз! Я вытащила из конверта яркую копию на несколько страниц с описанием поездки: шесть недель Маврикий, Реюньон, Сейшелы, Мадагаскар и Шри-Ланка. На двоих.

Пьер кладет свою руку на мою.

— Прежде чем ты ответишь, я хочу сказать кое-что, что уже несколько дней не дает мне покоя. В последние три недели я вел себя довольно сдержанно, в том, что касается... тебя... нас. Возможно, ты спрашивала себя, почему. Знаешь, Лея, я не сплю просто так с женщиной, к которой чувствую то, что чувствую к тебе.

— Пьер...

— Нет, подожди. Сначала я хочу сказать, что отличает тебя от других женщин в этом мире. Для меня ты смесь знакомой и незнакомой женщины, девочка, которую я знал когда-то и незнакомка, словно упавшая с неба. Будучи подростком, я бормотал твое имя, когда просыпался и когда засыпал и думал: однажды, однажды... Но потом ты уехала и со временем стала чем-то нереальным, своего рода идолом, не близким и не далеким. В тот момент, когда я снова увидел тебя, я понял, что пропал. Лея, я люблю тебя.

— Боже мой,— пробормотала я, изрядно напугав Пьера. — Я уж думала, ты не прекратишь говорить. Там, где другим требуются три слова, тебе нужны триста. В тебе живет странствующая душа Марселя Пруста.

Он сглотнул.

— Это значит... Что это значит?

Я нацарапала кое-что на бумаге с описанием поездки, вложила ее обратно в конверт и пододвинула его Пьеру.

Открыв его, он долго смотрел на меня. Я просто нарисовала галочку на последней странице описания поездки.

— Вот так делается признание в любви,— сказала я, улыбнувшись, после чего мы поцеловались через стол.

Мы сидели за завтраком как молодожены и бросали друг на друга кокетливые взгляды. Я была так взволнована, что только позже поняла, когда переодевалась в комнате, что чуть не ускользнуло от меня в потоке слов Пьера: он любил меня с подросткового возраста.

«Девяносто девять фрагментов родины» — это было название выставки, висевшее над входом в дом общины наряду с праздничными флагами. Гербы раздувал свежий ветер с Балтийского моря, стояла солнечная погода. На вернисаж пришло около ста гостей. В пятнадцатиминутной речи меня, среди прочего, назвали «знаменитой, вернувшейся к корням дочерью Пёля». Моя собственная речь длилась не так долго и была менее пафосной.

Так как мне никогда особо не нравилось объяснять

свои фотографии — или вообще какие-либо фотографии — я ограничилась словами благодарности тем, кто помог мне устроить эту выставку, в том числе, конечно же, и Майку. Я верно предположила, что именно он взял на себя все организационные вопросы. Не только надпись на входе и флаги было его рук делом, но и кейтеринг с бесплатными напитками, от лимонада до шампанского. От Жаклин я узнала, что он поспособствовал и тому, чтобы на выставку пришли Маргрете и Харри. На этот день Майк специально организовал сиделку для Эдит.

Наконец, открылись двустворчатые двери. В трех больших помещениях на стенах и перегородках висели девяносто девять фотографий, которые посетители стали с жадностью рассматривать. Я ни на шаг не отходила от Пьера и вместе с ним прогуливалась по выставке. Его мнение было мне особенно важно. Я надеялась, что ему понравился мой стиль и мое видение. Это было нелегко, так как фотографии можно было интерпретировать по-разному, критически, провокационно, красиво, оригинально или бессодержательно.

Маргрете выбрала последний вариант. Черно-белые фото, так же, как и мотивы были ей не понятны, «А где закаты?». Кроме того, она не разбиралась в углах зрения, ей не хватало доминантного переднего плана и много чего еще.

— Я не живу на том острове, который ты сфотографировала, — таково было ее беспощадное резюме.

Маргрете и без того была в плохом настроении, и я подозревала, что она не хотела приходить, но поддалась на уговоры Майка. Целый час она стояла в уголке со стаканом сока в руке и почти ни с кем не разговаривала.

С Харри было не лучше. Он не сказал мне ни слова и практически не обращал внимания на фотографии, потому что все время был занят тем, что старался избегать Майка.

— Как в детском саду, — так прокомментировал Пьер его поведение, и я согласилась с ним.

Пьер постоянно брал меня за руку, иногда приобнимал за талию — жесты, которые с одной стороны предназначались мне и выражали его любовь, а с другой показывали остальным, что мы были парой. Можно было с большой долей вероятности предположить, что главным адресатом являлся Майк. Проще говоря, Пьер, таким образом, хотел выразить, что в будущем, приглашая меня на ужин, Майк должен будет учитывать и его. Так что немного детский сад был и с его стороны тоже.

— Великолепно,— похвалил меня Майк, проходя мимо. — Здорово, Лея. Просто супер.

Когда Майк отдалился от нас на некоторое расстояние, Пьер прошептал мне:

— Даже если бы ты развесила здесь фотографии туалетной бумаги, он бы тоже назвал их великолепными.

К сожалению, он был прав, так как Майк в основном находился поблизости от буфета, где постоянно подливал себе шампанское. Его погружение в мир моих фотографий длилось недолго.

— Там нигде нет ценников,— пожаловался он через какое-то время. — Разве фотографии нельзя купить?