Могильщик. Цена покоя
Шрифт:
Парень какое-то время молчал, словно раздумывая.
— Умею.
— А с луком?
— Хреново, но умею.
— А с мечом?
— Сносно.
— Показывай свой нож. Да не тот, что ты из рюкзака достал, чтобы сала нарезать, а тот, что у тебя за спиной.
Чёрный слабо усмехнулся и вытащил короткий кривой клинок. Альх в этих делах особо не разбирался, но этот нож выглядел как хорошее и дорогое оружие.
— У бродячих торговцев таких ножей не бывает, — оскалился Свирге. — Ну так что, пойдёшь ко мне в дружину? Только учти, я с тебя глаз не спущу.
Парень вновь какое-то время раздумывал, потом пожал плечами.
— Пойду. Только с одним условием: когда дойдём до своротка на Эзмил, я уйду.
Этого никто не видел, но купца передёрнуло.
— Эзмил — мёртвый город, — медленно произнёс он.
— Неважно, я иду в те края, и в тех краях останусь, — твёрдо сказал парень. — Говорят, среди местных фермеров есть хорошие покупатели моего товара.
— Пусть так, — кивнул Свирге и с наглой ухмылкой повернулся к Альху: — Я твоё условие выполнил — нашёл человека, способного держать в руках копьё и лук.
Альх открыл было рот, чтобы возразить, но тут же закрыл и улыбнулся. Действительно, условия, что этот человек должен сопроводить обоз до Ариланты и обратно, он не поставил.
— Ладно, твоя взяла.
Начальник стражи ухмыльнулся ещё шире.
— Имя-то хоть своё назови, — сказал он чёрному.
— Велион.
— Так вот, Велион, прыгай вон на край той повозки и в оба смотри по сторонам. Впрочем, думаю, тебе не привыкать. А тот идиот, что дал сломать себе руку, отдаст тебе своё копьё, щит и шлем. Приступай.
— Как скажешь, — кивнул Велион и пошёл к указанной телеге.
Вернувшись к стоянке, Альх сразу сел на своего коня и направился во главу обоза — пора было выезжать, они и так потеряли время. Теперь в обозе вместо шестнадцати ртов — семерых возниц, восьмерых охранников, кашевара и самого Альха — семнадцать. Ну, чего уж там, небольшой убыток.
Его беспокоило другое. Бродяга собирался свернуть в Эзмил, могильник. Альх знал о людях, что ходят по мёртвым городам, не понаслышке. Если парень окажется могильщиком…
Что он тогда сделает?
— Поехали, — рыкнул Альх, махнув рукой вознице головной телеги.
Возница поплевал на руки, что-то сказал одному из двух стражей, сидевших рядом, и тронул коней. Заскрипели колёса, зафыркали кони, послышался цокот копыт о дорогу. Дорога была старой, довоенной, мощёной булыжником. Хорошие дороги тогда делали, до сих пор дюжат, по таким обозы гнать — одно удовольствие, не то что нынешние просёлки — дерьмо раскисшее. И это ведь пока ещё даже не Имперский тракт, выложенный из цельных плит…
У Элаги ведь даже нет могилы. Нет надгробной плиты. Ничего нет. Ему, отцу, некуда вернуться к дочери, негде поговорить с ней, негде погоревать о ней.
Если чёрный окажется могильщиком, что он, Альх, купец средней руки, потерявший прошлой осенью свою дочь, сделает?
***
Велион, развалившись на мягких тюках с кожами, грелся на весеннем солнышке и лениво оглядывал дорогу и ближайшие леса. Было тепло. Так, как может быть тепло только в конце марта — грело мягкое солнце, но воздух, пахнущий талым снегом, был ещё прохладным. Местами снег сошёл ещё не до конца, но по довоенной дороге обоз шёл хорошо, хотя не стоит ждать такой благодати от новых дорог, наверняка ещё не просохших.
На деревьях уже начали распускаться почки, могильщику даже казалось, что он чувствует их запах. Их, грязи и талого снега. Хорошие запахи. Запахи, которые говорят о пробуждающейся жизни. И новых неизведанных могильниках, конечно же.
— Куды путь-то держишь? — раздался голос возницы.
— Эзмил.
— А чаво тама делать-то, а?
— Сверну к хуторам, — солгал Велион.
Эзмил — хоженый-перехоженый могильщиками и даже обычными мародёрами город. Когда-то к нему вёл большой торговый тракт, по участку которого сейчас двигался обоз. Так получилось, что уже после войны люди начали тянуться к этому тракту, строить на нём города и сёла. Где это было возможно, конечно. Старый торговый тракт стал новым, только теперь шёл в обход города. Благодаря хорошей дороге могильщики слетались к Эзмилу, как мухи на мёд.
Будто бы всё, как в Крозунге. Но не совсем. Эзмил был в несколько раз больше Крозунга, и обшарить его, как следует, не могли никак и не смогут ещё десятки лет. И уж если в безымянных городках находились места вроде того поместья, то в Эзмиле их должно остаться предостаточно.
К тому же, ему нужна тренировка. В том поместье все едва не погибли из-за его ошибки. Он слишком поторопился, не заметил подвоха в охранных заклятиях. Эту ошибку можно было списать на долгий запой или те галлюцинации, что посещали его после Импа…
Велион задушил в себе мысли об Импе.
Всё. Хватит. Он выжил. Элаги… Элаги — нет.
Могильщик часто думал о ней в последнее время. Возможно, думал и раньше тоже, но большую часть зимы видения той резни и алкоголь затмевали всё остальное. Что толкнуло её на тот шаг? Их накрывало безумие, но почему она бросилась спасать того младенца? Наверное, потому что на её глазах убивали младенца. Быть может, то, что она сама никогда бы не смогла стать матерью? Настоящей матерью, не кукушкой: даже родив, могильщица не смогла бы воспитывать ребёнка — проклятие всё время тянуло бы её прочь из дома.
Поговаривают, что сильные эмоции порой перебивают тягу к могильникам, но сильные эмоции проходят быстро, а проклятие живёт столько же, сколько сам могильщик. Избавление приходит лишь людям вроде Леварда или Греста, к тем, кто уже не мог продолжать.
Нет. Велион не был виноват ни в смерти Элаги, ни в ранах Греста. Мысли о том, что он мог бы что-нибудь исправить, спасти девушку, Мише или пальцы Греста, одолевали его последние недели. Из-за слов воришки.
«Ты виноват», — сказал Грест, и Велион начинал вспоминать. Думать о том, что мог бы что-нибудь исправить. Не дать Элаги броситься на проклятия. Как следует отработать с той дверью. Вдолбить парню, что он может зарабатывать не только воровством.