Могилы из розовых лепестков
Шрифт:
— Это было ужасно, Кэт. Просто ужасно. Она хочет его увидеть, и я сказал, что позволю ей прийти, как только Круз закончит его гримировать.
Круз не стал бы его гримировать. Эйс посыпал бы его своей пылью, или Лили снова сделала бы это, и Блейк выглядел бы загорелым и сонным, а не окровавленным и избитым.
— Сколько ударов может выдержать одна женщина? — прохрипел папа, когда мы вошли в кухню.
Он сложил запеканки высокой стопкой на столе. Я насчитала три слоя фарфоровых тарелок и стеклянных блюд. Я оторвала пакет для мусора от рулона под раковиной и распахнула его.
Передавая
— Би… она оптимистичный человек, так что, может быть… может быть, она справится с этим.
Я не поверила ни одному сказанному мною слову, но не имело значения, во что я верила. Важно было то, что папа в это верил.
— Вот, подержи это.
Вываливая и соскребая хрустящую пищу, я пыталась дышать только ртом. Ничто не было покрыто плесенью, но посуда хранилась рядом с двумя трупами, и как бы сильно я ни любила людей, которым принадлежали эти тела, мне не хотелось есть еду, которая хранилась в одной с ними комнате.
Мы заполнили весь пакет. Пока папа выносил его на улицу, я загрузила посудомоечную машину и наполнила раковину пустыми ёмкостями. А потом я заглянула в холодильник и достала наполовину полную коробку яиц и масло. Я приготовила пенистый золотистый омлет. У меня было искушение добавить в него сыр, но упаковка, которую я нашла в ящике нашего холодильника, уже была просрочена. Я переместила поход в супермаркет в начало своего списка дел, прямо после разговора с Эйсом и Лили.
Мы ели быстро и молча, оба запихивая еду в рот, надеясь, что она сможет заполнить хоть какие-нибудь трещины внутри. Омлета было недостаточно. Я отодвинулась и проверила шкафы на предмет банок с чем-нибудь съедобным. Вместо этого я нашла пачку макарон. Они были кружевными и зелёными.
— Базилик феттучини, — прочитала я вслух. — Ты хочешь?
Папа, который всё ещё скрёб зубцами вилки по пустой тарелке, побледнел.
— Что?
— Я купил это, чтобы удивить твою маму. Она так любила песто, что я подумал… Я подумал, что с поджаренными кедровыми орешками она бы…
Он закрыл всё ещё опухшие глаза, затем снова открыл их. На этот раз они были сухими. Красными, но сухими.
— Я думал, что они ей понравятся. Где-то там должна быть и пачка кедровых орешков.
Я повернулась обратно к шкафу и переложила полупустую коробку с кубиками сахара и банку растворимого кофе, пока не нашла орехи. Вскипятив воду для пасты, я достала сковороду и поджарила ароматные орехи в оливковом масле.
Мама выращивала базилик у забора вокруг кладбища, рядом с кустами ежевики и черники. Когда мне было девять, я сказала ей, что не буду есть ничего, что соприкасалось с землёй кладбища, поэтому она купила специальный контейнер… только для меня.
Боже, я была такой паршивкой.
— Как ты думаешь, дух твоей мамы всё ещё может быть рядом? Присматривает за нами? Или ты думаешь, что это действительно путешествие в другой мир?
Я бросила макароны в кастрюлю и наблюдала, как они толстеют, впитывая подсоленную воду. За несколько дней до этого я могла бы сказать ему, что блуждающие духи и задерживающиеся души — это религиозная выдумка, что смерть — это не какой-то стыковочный полёт в другое измерение. Но теперь, с появлением Гвенельды, всё, во что я твёрдо верила, рухнуло.
— Я надеюсь, что она всё ещё здесь.
— Она снилась мне прошлой ночью, — сказал папа. — Мне снилось, что она катала тебя на качелях, прикреплённых к ветке тех деревьев, что растут у нас на кладбище, только это было огромное. Такое огромное, что оно исчезало в облаках. И там был этот парень. И он стоял напротив твоей матери, и она подталкивала тебя к нему. Но твоя мама на самом деле не была похожа на твою маму. Она была похожа на ту сумасшедшую женщину, которая пришла на поминки. Ту, что убила судмедэксперта, — он одарил меня застенчивой улыбкой. — Я не известен тем, что предсказываю будущее, так что тебе не стоит беспокоиться.
— О том, что Гвенельда будет меня качать? Да… Я не вижу, чтобы это происходило, — я повторила его улыбку, хотя в глубине души его сон раздражал меня. — Как выглядел парень?
— Красивый, я полагаю. С множеством татуировок. Но глаза у него были странные, почти стеклянные. Как у Блейка, — на его щеке появилась ямочка, когда он сделал паузу, чтобы вернуться к своему сну. — Ты же не собираешься сбежать с татуированным парнем, верно?
— Нет. Мне больше нравятся парни с пирсингом, — поддразнила я.
Татуировки принадлежали охотникам. И охотники были в моём дерьмовом списке.
Папино лицо стало таким же светло-зелёным, как макароны в кастрюле. Паста! Я вытащила дуршлаг из нижнего ящика и бросила его в раковину, затем схватила раскалённую кастрюлю и опустошила её, обжигая пальцы о стальные ручки. Я надеялась, что не переварила макароны. К счастью, я сняла кедровые орешки с огня. В неглубокую керамическую миску я бросила пасту с орехами и немного оливкового масла первого отжима.
Когда я принесла всё на стол, то спросила папу, что заставило его подумать о татуировках.
— Только Великий Дух знает, — сказал он.
Великий Дух. Когда папа стал придерживаться индейских верований?
— Разве ты не католик, папа?
— Я? Я больше ни во что не верю. Я был католиком, меня таскали в церковь по воскресеньям, как и большинство здешних детей. Я помню, как мне приходилось носить блестящие кожаные мокасины, которые были такими жёсткими, что у меня всегда были волдыри. И каждый раз, когда у меня вырастали ноги, я думал, что вот оно. Я, наконец, избавился от них, но моя мама, в своей дальновидности, купила все доступные размеры, когда на них была распродажа, — его прежняя улыбка превратилась в широкую ухмылку. — Я думаю, что у меня действительно может остаться пара в моём шкафу. Дорогая старушка мама.
Я бы никогда не смогла использовать это выражение, описывая маму. Она умерла слишком молодой.
— Ты скучаешь по бабушке?
— Всегда скучаешь по людям, которых любил. Это чувство означает, что они что-то значили для тебя. Боль со временем притупляется. Однажды, милая, ты сможешь думать о своей матери без того, чтобы твоё сердце разрывалось.
— Сможешь ли ты когда-нибудь думать о ней без того, чтобы твоё сердце разрывалось?
Улыбка ослабла, прежде чем исчезнуть с его лица.