Могусюмка и Гурьяныч
Шрифт:
— Стой? Куда скакал? — подступили двое, хватая коня за уздцы.
Захар пригляделся, чтобы не ошибиться.
— Не шевелись, — сказал ему долговязый мужик с дубиной.
Это и был новый собакинский помощник и главный громила.
— Ты кто такой? — спросил он у Булавина.
— А ты сам-то кто?
— Мы у дела, а ты вылезай.
— Вылезай, вылезай...
— Смотри у меня!.. — пригрозил мужик.
— Ой ли? — усмехнулся Захар.
— Верно говорю.
— Серый, бери! — Пес залаял, завизжал, прыгнул мужику на спину, схватил его
— Братцы, помогите! — кричал тот, отбиваясь от собаки, и упал в сугроб.
Захар дернул вожжи.
— Стой! — закричал другой мужик, но тут Булавин хлестнул его кнутом и погнал коня.
От моста кричали. Слышен был собачий лай.
Захар придержал вожжи, вслушался. Крупно прыгая по снегу, примчался Серый. Он тяжело дышал и метался вокруг розвальней.
Снег запушил широкие ветвистые ели, завалил глухой проселок. В эту зиму Захар первый прокладывал тут дорогу.
Булавин имел надежду на низовских мужиков. Не первый год он знал низовцев и вел с ними дела. Они не пойдут на грабеж лавки в своей деревне.
Низовка и Николаевка — русские села вблизи завода. Но низовцы живут подостаточней. Низовцы славились тем, что у них каждый мог найти работу — так много арендовали они земли для засева. Богачи давали помощь под залог вещей, одежды, серебра, полозьев от санок.
Не выкупит хозяин залога к осени — сиди без саней. На новые санные полозья железа купить дорого, на старых — без полозьев не поедешь. Закладами низовцы пользовались и норовили износить, изработать заклад, даже пословицу сложили: «Заклад — носи до заплат». А от низовцев научились и башкирские богачи, тоже брали в залог полозки от санок.
Захар Булавин в молодости, как и все заводские, дрался с низовцами, но когда стал хозяином — рискнул на торговлю у них в деревне. Брал в Низовке тройки, нанимал подводы для перевозки товаров. Низовцы присмотрелись к купцу и убедились, что мужик он дельный. Год за годом знакомились ближе, и стали они для Захара надежными друзьями. Сначала Булавин привозил товар на телеге, как на базар, а потом открыл лавку в Низовке и стал там совсем своим человеком.
Настало время ему низовцам поклониться.
У Черной горы, в липняке, Буланый захрипел, заводил ушами: повстречалась волчья стая. Звери выбежали на опушку и остановились, сверкая во тьме зелеными глазами.
Захар придержал коня, поехал шагом. Сыты ль были звери, или побоялись человека, только с места не тронулись. Захар так и ехал шагом с полверсты, не желая выказывать зверям страха.
Потом погнал рысью. У ручья кончился липняк. За увалом пошел красный лес, потом две каменистые горбовины, обросшие кустарником, и снова хвойный лес, а за лесом — река. На берегу ее — деревня.
Захар еле достучался в свою лавку. Мальчик-сирота, чувашонок, живший с приказчиком, боялся пускать. Наконец проснулся Петр, узнал хозяина по голосу и порядком перепугался, полагая, что сейчас ему будет какой-нибудь нагоняй.
Войдя в избу, Булавин успокоил приказчика, объяснив цель приезда. Оказалось, по словам
Из лавки Захар направился к старому своему кучеру Ивану Ломовцеву. Когда-то старик ездил с ним по делам, а еще раньше батрачил на отца Булавина. Нынче Иван женился еще раз. У него было несколько лошадей. Дом у него с бойницами на все четыре стороны, так что, закрыв ставни, можно было отстреляться от любых разбойников.
Захар застал у него в избе спавших казаков и чернобородого, широколицего, но тщедушного на вид башкирина, который поднялся с кровати, едва Булавин вошел. Захар узнал его — это богач из Шигаевой.
— Здорово, брат Исхак.
— Здорово.
Иван уж слыхал про все заводские новости и про то, что лавку у Булавина подожгли.
Захар рассказал о своих намерениях.
— Зачем тебе в город ездить, — молвил хозяин, — когда по тракту уже идут на завод войска? У нас еще не замело перевал, и ты езжай им навстречу, вернешься с ними. Собакин увидит, что ты войско привел, — ухмыльнулся низовец.
Чернобородый Исхак смирно сидел на табуретке и слушал внимательно.
— А вот Исхак собрался Могусюмку ловить, — с оттенком насмешки сказал Иван. — Офицер и какой-то башкирский князь приехали. Они стоят у Акинфия. Ты зайди к Акинфию, потешь его. Всех нынче заставляют идти ловить Могусюмку, подняли соседей всех. Шигаевцы не хотят... Вот Исхак и тот боится... Хамза тоже идет. Да, знаешь, ведь шигаевские с Могусюмом приятели. Абкадыр ездил с ним в горы, дружил, а сейчас его заставляют ловить. Он противиться не смеет, грозят ему тюрьмой. Не любит Хамза Могусюмку, а боится. Смотри, Исхак, ведь башлык удал, попадешься ему там в лапы, не рад будешь. Он тебе вспомнит и коней и полозки от санок. Нынче, говорят, муллы в степи волнение подняли, киргизов смутили и в нашей стороне проходили. Война будет, вот и моя Агафья с ухватом на войну выступит, — сказал Иван про свою жену, которая уже поднялась и хлопотала у печи.
— Вишь, не баба, а солдат! Эка сила! — хлопнул старик ее по спине.
— Да не хватайся ты, бесстыжий! — шлепнула мужа по руке Агафья, не старая еще баба, с длинным, вздернутым носом, одетая в несколько пестрых юбок.
— Эх, и стыдлива у меня молодуха! — осклабился Иван. — Все, как девка. Не гляди, что двух мужиков схоронила...
— У-у, старый, постыдился бы: срамоту какую несет!..
Проговорили до света. В окне из тьмы стали проступать строения.
— Это у тебя новый амбар? — кивнул в окно Булавин.
— Только закончил. Хлеб здесь держу. Хотел конюшню строить, да хлебный амбар нужнее. А коней пасем у башкир в урмане.
Утром Захар пошел к Акинфию. Башкирский «князь» оказался человеком известным. Это не князь, а купец Гулякбай. О семье богачей Темирбулатовых из степной Башкирии Захар слыхал не раз.
Акинфий, коренастый, бородатый, угрюмый, сказал, что тоже идет ловить Могусюма. Он звал с собой Захара. Акинфий — знаток здешних лесов, ему обещали в городе медаль, если поймает.