Мои друзья скандинавы
Шрифт:
…Разве не слыхала она, какую храбрость оказал я в земле южной, в какой жестокой битве одержал победу и какие памятники славы моей там остались? Но красавица Русская меня презирает!»
Так пел Гаральд.
Минули века, и любовь его вдохновила Константина Батюшкова на «Песню Гаральда Смелого»:
Мы, други, летали по бурным морям, От родины милой летали далеко! На суше, на море мы бились жестоко; И море и суша покорствуют нам! А дева русская Гаральда презирает.И еще прошло полвека, и другой русский поэт, Алексей Толстой, повторил песню о Гаральде и Ярославне.
«Звезда ты моя, Ярославна!» — рефрен этой песни, впервые взволновав меня в юности, запомнился на всю жизнь.
Правда, я теперь стал старше и знаю, что Елизавета не презирала Гаральда, что эта жалоба, как мы бы сейчас сказали, лишь литературный прием, традиционный в поэзии рыцарей, которые всегда сетовали на мнимую жестокость своих возлюбленных.
Ярославна вышла замуж за Гаральда, стала королевой норвежской и оставила Гаральду двух дочерей — Ингигерду и Марию.
Оставим пока, как говорится в сагах, рассказ о русской девушке Анне Васильевне и скажем о датчанине Эммануэле, ставшем в России Петром Готфридовичем.
Эммануэль Ганзен преподавал телеграфное дело и английский язык в Петербургском электротехническом институте.
«Под впечатлением сильных и волнующих картин русской жизни, с которыми познакомили датчан Толстой и Тургенев, — говорит датский историк литературы, — два наших талантливых литератора, Ганзен и Тур Ланге, поехали в Россию».
Там они сблизились со многими русскими литераторами, а Ганзен даже гостил неделю в Ясной Поляне у Льва Толстого.
Он перевел на датский много произведений Толстого. Ибсен прислал ему письмо с благодарностью за перевод «Власти тьмы» на датский язык.
В России Эммануэль Ганзен и Тур Ланге встретили русских девушек, которых полюбили. Одна из них стала женой Ланге, а другая, Анна Васильевна, — женой Ганзена.
И если датскому читателю доступны произведения Алексея Константиновича Толстого, стихи А. Майкова, А. Фета и многих других русских поэтов, то это заслуга Тура Ланге.
Он перевел еще и сто русских сказок и «Слово о полку Игореве».
Анна же Васильевна подняла на свои хрупкие плечи труд, казалось бы, непосильный. Она вдохновила своего мужа, разделяя его труды, на другой путь. Полюбив всей душой Данию, родину мужа, она посвятила жизнь тому, чтобы познакомить русский народ с датской, скандинавской литературой. Перевод четырех томов сочинений Ханса Андерсена был лишь началом.
Русские читатели и театр обязаны супругам Ганзен полным, непревзойденным до сих пор переводом пьес Хенрика Ибсена, потрясавших тогда сердца зрителей всего мира.
Сборники «Фиорды», в которых было заключено все лучшее, все заметное, что появилось за полвека в литературе Дании, Норвегии и Швеции, — это титанический памятник неумирающему подвигу. И уже одна, овдовев, Анна Васильевна переводила романы Мартина Андерсена-Нексе. В переписке с ней Нексе раскрывал замыслы своих будущих произведений.
Насколько хуже мы бы знали датский народ, насколько беднее было бы наше знание его души, зеркало которой — литература, если б не жизненный подвиг переводчицы Анны Васильевны Ганзен!
Переводчиком на радио в Москве стал и Эрик Карлсен, Гаральд, которого дева русская, или, точнее, украинская, колхозница Дуся Орлянская тоже не презрела.
Ее вместе с другими молоденькими украинскими девчатами фашистские захватчики угнали в Германию.
Грузили девушек в холодные товарные вагоны, почему-то называющиеся теплушками. У них с собой не было ни сундучка, ни узелка с вещами — только то, что на себе.
Матери, с плачем провожавшие их в гибельную дорогу, успели набросать на пол солому, на которой и спали без одеял девушки в вагонах с забитыми дверьми. Их везли на запад, словно скот. Впрочем, здесь их и считали рабочим скотом.
Девушек привезли в Северную Германию, к берегам Балтики, в Росток.
В лагере, где жили девушки, их барак находился поблизости от барака, где были расквартированы молодые датские парни, проданные тогдашним правительством Дании на трудовые работы в Германию. Они считались вольнонаемными, режим у них был гораздо легче, чем у рабочих с востока. Им даже полагались отпуска домой.
Среди молодых датчан был и сын копенгагенского рабочего бумажной фабрики Эрик Карлсен с двумя своими закадычными друзьями. Они работали неподалеку от девушек пригнанных из России.
А вскоре им троим приглянулись, а затем и полюбились пленные девушки — Дуся Орлянская, Маланья Винярская и Мария Зименкова.
Сколько ни писали о любви, у каждого она особенная.
Юноши из Копенгагена и Нестведа и девушки с Украины объяснялись сначала на ломаном немецком языке, но все же поняли друг друга.
Во время очередного отпуска Эрик и его друг Петерсен в Копенгагене у священника на Амагере, участвовавшего в движении Сопротивления, достали документы для своих возлюбленных, метрики, свидетельствующие, что они рождены и крещены на острове Амагер, в Копенгагене.
Себе же юноши достали вторые паспорта и с тем вернулись в Росток. Там Эрик и его друзья поступили работать вагоновожатыми на городском трамвае, а жили по-прежнему в бараках, вблизи лагеря русских девушек, угнанных в рабство.
Но в один, как говорится, прекрасный день, а точнее — в ненастную ночь, трамвайное управление Ростока недосчиталось трех своих вагоновожатых, а немецкая охрана — трех девушек из лагерного барака.
Об этом побеге трех пар, о том, как Евдокия показывала пограничникам свои документы, по которым она числилась уже не «Дуськой», как это было написано в выданном ей официальном немецком свидетельстве, а Амалией, как они переходили границу и как несколько раз все висело на волоске, о том, как они наконец добрались до Копенгагена и, скрываясь там, жили у родителей Эрика, и о том, как встретили радостный день освобождения, я, вероятно, когда-нибудь напишу подробнее.