Мои друзья скандинавы
Шрифт:
Так повествует древняя Эдда. На то она и древняя. Но вряд ли какая-нибудь современная машина может по мощности сравниться с сыновьями Гефион и за сутки прокопать борозду, которая стала бы проливом Зундом, отделившим Данию от Швеции.
На восточном берегу острова, созданного Гефион, и раскинулась славная купеческая гавань Копенгаген, столица предприимчивых датчан.
Простившись с Русалочкой, я прохожу через приморский парк, раскинувшийся на берегу Зунда, и останавливаюсь перед высоко вознесшим струи фонтаном. Огромные быки, сверкая бронзой напряженных мышц, влекут за собой тяжелый плуг; из-под его лемеха сильными струями вверх и в стороны рвется вода. Пенится, падает, снова вздымается. Упираются быки — нелегкий труд проложить такую борозду. В жаркий летний счастливый день я однажды отдыхал на скамейке у фонтана, осененный прохладой неподвижно стоявшей передо мной радуги, мельчайшие брызги которой, разделявшие сияние солнца на семицветие, находились в стремительном, непрерывном движении. Взметнувшись вверх, они сразу же низвергались, а радуга по-прежнему стояла на месте. Искрящиеся, сверкающие солнцем брызги, ударяясь о грудь Гефион, омывали ее, скатывались по бронзовому телу… Вечером же, многоцветно подсвечиваемая, она в самом деле влюбленным, назначившим свидание «у Гефион», кажется небожительницей…
Великолепен этот фонтан, поставленный благодарными копенгагенцами на пригорке, чтобы Гефион могла видеть оттуда созданный ею Зунд с быстро бегущими по его широкой глади кораблями всех флагов мира, а по вечерам — мерцающие огоньки Мальме на шведском берегу.
Зунд, которым некогда Гефион отделила Данию от Швеции, ныне крепче, чем когда бы то ни было, связывает их.
Десятки гигантских белых дизель-электроходов-паромов, снующих между Мальме и Копенгагеном, между Хельсингером (Эльсинором) и Хельсенборгом, словно челноки ткацких станков, сплетают расцвеченную замечательными узорами плотную ткань человеческих связей.
А остров Сальтхольм посреди пролива?
Скоро и он свяжет тугим узлом и страны Скандинавии, и три стихии — землю, воду и воздух. Здесь замышлено построить просторный международный аэродром. Одно стальное крыло его, мост на запад, соединит взлетные площадки с Копенгагеном, второе, мост на юго-восток, — со Швецией, с Мальме…
Но пока этот аэродром покоится в кальках у инженеров-проектировщиков, а к строительству мостов еще не приступили, нам, чтобы вернуться домой, в Москву, надо отправляться на остров Аматер, где окрестных жителей ревом реактивных самолетов раздражает знаменитый аэродром Каструп. Жалобы населения на этот почти непрерывный гул и рев — ведь через Каструп ежегодно проходит свыше двух миллионов пассажиров — стали одной из причин того, почему решено было строить новый аэродром на Сальтхольме.
По дороге на Каструп каждый раз, прилетая или улетая из Дании, я снимаю шапку у памятника, воздвигнутого на острове Амагер погибшим борцам движения Сопротивления.
Стихи, высеченные на этом памятнике, написал замечательный датский поэт Отто Гельстед:
Путник, стоящий у этой плиты! Помнишь ли ты Безымянных героев, Павших в бою За свободу твою? Дань благодарности им воздав, Не забывай о них! Только борцом за свободу став, Ты будешь достоин их.НОРВЕЖЦЫ
ДРАКОНЫ, УЛИТКИ И КИТОБОИ
Мы едем среди цветущих каштанов по обезлюдевшим воскресным улицам западной окраины столицы Норвегии. Каштаны, обступившие с обеих сторон улицы, высоко подняли свои стрельчатые свечи. В палисадниках цветет сирень, абрикосы, розовый миндаль.
Одуряюще пахнет белопенная черемуха. Она цветет здесь рядом и одновременно с миндалем. Это удивительно!
В моем представлении черемуха и миндаль отделены друг от друга тысячами километров. А здесь север и юг сошлись на одной площадке. Вот что делает Гольфстрим!
И раньше я знал, что в Норвегии, самом северном государстве мира, теплее, чем где бы то ни было на этих широтах, потому что Гольфстрим каждую секунду приносит к норвежскому побережью четыре миллиона тонн теплой воды и дарит в минуту стране столько тепла, сколько дает сжигание ста тысяч тонн нефти. Без записной книжки я быстро забыл бы все эти цифры. Но цветущую черемуху на улицах Осло рядом с розовым миндалем я никогда не забуду.
— Я повезу тебя на Бюгдой, — сказал мне несколько дней назад мой друг норвежец Адам Ниссен, — и ты увидишь то, что можно увидеть только в Осло, и ни в каком другом городе на земле. «Драконы», «Фрам» и «Кон-Тики».
И вот мы на полуострове Бюгдой.
Адам остановил машину у ворот Народного музея под открытым небом, которым знаменит Бюгдой. Сюда, в парк, со всех концов Норвегии привезены до полутораста срубов старинных крестьянских домов с обиходной утварью, со всем дворовым хозяйством: хлевами и коровниками, навесами, овчарнями, мельницами, конюшнями, баньками, амбарами с нависающими галерейками вторых этажей. Дома богатеев с крылечками, изукрашенными узорной резьбой, крытые тесом и дранкой, соседствуют с приземистыми избушками лесорубов, торфяные крыши которых поросли изумрудной травой-муравой.
В самых старых домах, где чада и домочадцы садились за еду вокруг очага посредине рубленной в лапу избы, дым уходил через квадратное отверстие в крыше. В пасторском же доме собирались у камина.
Большинству строений здесь лет за триста, а самому древнему — деревянной церкви, перенесенной из местечка Халингдаль, — за восемьсот. Это самая старая в мире из сохранившихся деревянных церквей. Крытая галерейка на деревянных колоннах обегает четырехугольный зал, заалтарное помещение. Каждая часть постройки имеет свою крышу. Расположенные на разных уровнях, одни крыши круто поднимаются над другими, создавая своеобразный силуэт пирамиды, и в то же время тяжелая масса снега при этом распределяется на разных плоскостях, крутых, чтобы снег и дождь легче скатывались. Так древние строители сочетали красоту с целесообразностью.
Народный музей под открытым небом я видел в Бухаресте и Копенгагене, на берегу озера Киш в Риге, в Кижах — на Онежском озере, на острове Скансен в Стокгольме и на острове Сеурасаари в Хельсинки. А вот этих кораблей — действительно, Адам Эгеде-Ниссен прав — нигде в мире не увидишь.
Неужели на таких утлых посудинах викинги наводили ужас на всю Европу? Пересекали Атлантику? Доходили до берегов Америки?! Трудно поверить! Это первая мысль, которая приходит при взгляде на сшитую из дубовых досок «быстрокрылую ладью» с гордо поднятым завитком покрытого узорной резьбой носа и такой же высокой кормой…
На таком вот струге жестокий норвежский король Улаф Толстый бежал от гнева соотечественников в Киев, к своему другу Ярославу Мудрому. На таком же струге он вернулся обратно и, насаждая огнем и мечом христианство, разгромил недругов-вассалов и впоследствии был признан Святым Улафом.
В Дании, на острове Зеландия, мне довелось видеть Трелеборг — обнесенный земляным валом военный лагерь викингов. Команда каждого струга помещалась в отдельном бревенчатом строении, напоминающем корабль, опрокинутый кверху днищем.