Мои турецкие ночи
Шрифт:
На мой смущённый кивок он поднимается, помогает мне встать и ведёт к санузлу. Подведя к унитазу, оставляет меня с требованием немедленно позвать, когда я сделаю свои дела.
Привалившись здоровым боком к раковине, я мою правую руку. Услышав шум воды, Алихан входит и помогает добраться до кровати.
– - Таблетки из аптеки? – Спрашиваю я, усевшись на край. Мужчина достаёт со своей тумбочки блистер и воду. Выдавив одну таблетку, он протягивает её мне и откупоривает бутылку.
– - Почему я в твоей кровати? – Малахитовые глаза аккуратно помогает мне улечься на подушку. Он
– - Беспокоился, что не услышу тебя, если понадоблюсь.
– - Спасибо.
– - Не могу принимать твою благодарность. Это из-за меня на тебя напали. Зря разрешил тебя втянуть.
– - Мне самой хотелось, Али. Такое приключение бывает раз в жизни. Ты не виноват, что у тебя есть сумасшедшие фанатки!
– - Снег, Снег, а если бы это была не краска, а кислота? Или уксус? – Али прижимается лбом к моему затылку. – Это моя вина. Прости, прости меня!
Боль почти полностью отпускает, и я проваливаюсь в сон.
В нём я снова мою руку, опёршись о раковину, а когда поднимаю взгляд к зеркалу, то вижу, что моё лицо плавится, как воск над огнём и стекает вниз, оставляя оскаленный череп. Я пытаюсь заорать, но ни губ, ни щёк уже нет, и из горла вырывается жуткое сипение.
Глава двадцать третья
Утром я просыпаюсь от звонка будильника, который звучит странно приглушённо. Разлепив глаза, верчу головой, пытаясь понять, где телефон. В спальню входит Алихан, держа в руках мою сумку. Путаясь в ногах, вместе с ним в дверь проскальзывает кот. Надрывно мяукая, запрыгивает на кровать и начинает обнюхивать моё лицо. Это гибкий изящный абиссинец терракотового окраса с узкой мордочкой и зелёными как у хозяина глазами. Я пытаюсь погладить красавца, но он тихонько шипит и, словно ртуть, проскальзывая между пальцев, продолжает обнюхивать меня, тыкаясь в шею, шину, прижимающую левую руку к груди, фыркает и бесцеремонно топает по моим многострадальным рёбрам.
– - Познакомься, это Милан, но больше ему подходит имя Маньяк, -- улыбается Алихан, сверкая ямочкой на щеке. Он сгребает с меня кота и, нежно рыкнув, чешет Маньяка за ушком. Тот закрывает глаза, замирает на пару секунд, а потом принимается вырываться, спрыгивает на пол и начинает бешено мяукать.
– - Не ври, тебя Давут уже кормил. – Алихан поворачивается ко мне, -- прикидывается дурачком и хочет выпросить двойной завтрак, обжора.
Малахитовые глаза помогает мне спуститься с кровати и открывает дверь в санузел.
– - На студии уже в курсе того, что случилось. Тебе пришлют замену на несколько дней. Но после съёмок у нас назначена пресс-конференция. Братец привезёт тебя на студию.
Кое-как умывшись и почистив зубы, я выхожу к поджидающему Алихану. Он помогает мне добраться до кухни, хотя я и стараюсь доказать, что способна ходить самостоятельно.
За огромным кухонным островом восседает Давут. Увидев нас, он спохватывается и принимается метаться по кухне. Нажимает кнопки футуристично выглядящей кофемашины, выдвигает мне стул, подаёт приборы, ставит поближе молочник, пачку кокосового молока, пачку овсяного молока, озирается, соображая, чего
Маньяк тоже привносит лепту в суету, бросаясь ему в ноги и протяжно мяукая.
Давут громко возражает коту и, забрав с машины наконец приготовившийся кофе, ставит передо мной кружку. Сам садится напротив, и принимается потягивать свой напиток, искоса бросая на меня взгляды. Алихан тоже пьёт кофе, опершись задом на чёрную гранитную столешницу модерново выглядящей встроенной кухни.
У меня нет аппетита, но Давут, увидев, что я не притрагиваюсь к еде, упорно сдвигает ко мне нарезанный кубиками сыр, оливки, овощи и свежие слоёные пироги со шпинатом, творожным сыром, картошкой.
– - Братец ради тебя ездил утром к открытию пекарни, уважь его, -- ухмыляется Алихан.
Давут вспыхивает, краска заливает его уши, он не решается поднять на меня глаза. Присмотревшись внимательнее, я понимаю, что ему вряд ли сильно больше двадцати – двадцати двух лет.
– - Вы живёте вместе? – спрашиваю я, выбирая кусочек поменьше.
– - Когда в Стамбуле, то ночует у меня, хотя отец в прошлом году подарил ему собственные апартаменты на двадцать второй день рождения.
Давут умоляюще смотрит на Алихана.
– - Мать сказала присматривать за тобой, брат. Может, тебе будет нужна моя помощь.
Малахитовые глаза подходит к парню и ерошит тому волосы.
– - Я ценю это, малыш. Айше никогда не делила нас на родного и пасынка. Постараюсь съездить к ней, поцеловать её руки.
Вспоминаю, как читала в интернете, что родители Алихана развелись. Значит, его воспитала мачеха.
– - А сколько вас детей в семье? – Спрашиваю я.
– - Я старший, -- отвечает Али. – Когда мне было восемь, родилась наша сестра Зейнеп. Самый младший и сладкий – Давут.
Парень уже не знает, куда спрятаться от смущения. Не читай я, из какой они семьи, ни за что не догадалась бы, что передо мной сейчас наследники одного из самых могущественных кланов в Турции.
– - Ну всё, детки. Я поехал на съёмки. Слава богу, осталась всего ничего. Ведите себя хорошо.
Алихан проводит рукой по моим волосам и показывает пальцем на Давута.
– - Под твоей охраной, братец. – Он идёт собираться и кот увязывается за ним, громко жалуясь на жизнь.
Когда мы остаёмся одни в доме, я медленно поднимаюсь с места.
– - В спальню? – спрашивает Давут, тоже подскакивая.
– - А можно в зал? Не хочу лежать.
– - Могу отвести в сад, -- предлагает парень.
– - У вас есть сад?
Давут быстро кивает, поднимая брови, помогает мне пройти в зал, распахивает террасную дверь на улицу и, поймав пытающегося улизнуть кота, впихивает его назад. У меня перехватывает дыхание от увиденного. Прямо из квартиры мы выходим на мягкую изумрудную травку, которая приятно щекочет ступни. По бокам сад окружает высокая живая изгородь из аккуратно подстриженных кустов самшита. Вдоль неё высажены цветники, которые на благодатной почве выдают всё буйство красок. Тень и защиту от чужого глаза сверху дарят невысокие деревья с раскидистыми кронами. Но самое важное – прямо напротив выхода из террасы, за высокой витой калиткой плещется… море!